По поводу одной современной повести

Герой повидимому вовсе не принадлежитъ къ тѣмъ пустымъ и жиденькимъ либераламъ, которыхъ расплодилось у насъ такъ много въ послѣднее время и отъ которыхъ не приходится ожидать ничего путнаго; онъ оказался негоднымъ для служебной дѣятельности не за современныя идеи, не за либерализмъ: нѣтъ, онъ просто оказался неспособнымъ человѣкомъ; вмѣсто того чтобы служить какъ люди, онъ все вникалъ въ дѣло, волновался и тосковалъ; онъ, какъ выражался его прiятель, не сердился на свѣтъ, а безтолково любилъ его. Къ этимъ чертамъ мы не можемъ не относиться симпатично. Отношенiя его къ слѣдствiю объ убiйствѣ женщиной своего мужа еще болѣе убѣждаютъ насъ въ томъ, что онъ дѣйствительно принадлежитъ къ «лучшимъ людямъ» нашимъ; но какъ всѣ, онъ заѣденъ рефлексiей. Прiятель его утверждаетъ, что ныньче нѣтъ человѣка чѣмъ – нибудь не заѣденнаго, кто средой, кто «кладбищенствомъ»… не встрѣтишь ныньче даже болвана безъ рефлексiи.

Роковое слѣдствiе дало сильный толчекъ его дальнѣйшему развитiю. Онъ все сталъ объяснять внѣшними условiями, всякаго негодяя стало ему жалко, преступленiе явилось ему несчастiемъ, болѣзнью, помѣшательствомъ; всякаго готовъ оправдать онъ, какъ его прiятель опровергнуть. Со дна души его поднялись силы, требовавшiя выхода; къ нимъ присоединились такъ – называемые коренные вопросы о Богѣ, душѣ, грѣхѣ, смерти, и неотвязно требовали рѣшенiя цѣльнаго, самостоятельнаго. Софизмы доктора, такого же сильнаго дiалектика какъ и его прiятель, не могли удовлетворить его. Никакiя доказательства, что вся эта блажь происходитъ оттого, что герой нашъ не уяснилъ себѣ своей дѣятельности; никакiя увѣренiя въ неизлечимости болѣзни; никакiя убѣжденiя, что виноватыхъ собственно нѣтъ, что само общество казнитъ ихъ вовсе не потому, что они виноваты, а потомучто вредны, не могутъ разрѣшить сомнѣнiй и вопросовъ, мучившихъ нашего героя. Но оставаться съ ними цѣлую жизнь, няньчиться съ ними тоже невозможно. Выходъ былъ необходимъ, но куда, какимъ образомъ? Не неуважительными же отзывами объ обществѣ и благодѣтеляхъ и благодѣтельницахъ: они открыли только выходъ въ отставку.

Послѣдуемъ за нашимъ героемъ на любовное свиданiе; оно многое необходимо должно уяснить и показать намъ. Выходъ въ фатализмъ, въ это восточное самоуспокоенiе и въ покорность судьбѣ, въ которомъ онъ заподозрилъ любимую дѣвушку, возмущаетъ его; неизбѣжность, неисходность положенiя современной женщины вызываютъ всю жизнь, которою обильно одаренъ организмъ его. Онъ выходитъ изъ себя при одномъ подозрѣнiи, что самъ онъ рѣшилъ всѣ сомнѣнiя и страданiя примиренiемъ съ дѣйствительностью. «Примиренiе? говоритъ онъ: – о примиренiи заговорили?.. Лучшаго и выдумать нельзя? Нѣтъ, можно жить нашей такъ – называемой дѣйствительностью и не знать ея, ото всѣхъ замкнуться и никого не допустить до души своей. Можно имѣть понятiя, которыхъ никто не имѣетъ, и не заботиться, что пошлая, давящая дѣйствительность не признаетъ ихъ. Можно весь вѣкъ ни одному человѣку на свѣтѣ не сказать чѣмъ вы живете, и кончить жизнь такъ. На голову и сердце контроля нѣтъ.» На возраженiе, что все это въ головѣ да сердцѣ и останется, онъ говоритъ, что можно ломать дѣйствительность; на то, что и ломать ничего не приходится, а слѣдуетъ сдѣлать выборъ изъ четырехъ, – совѣтуетъ ждать пятаго, утверждаетъ, что стыдно той женщинѣ, которая никогда не любила; что слѣдуетъ заставить жизнь дать отвѣты на всѣ мучащiя насъ вопросы, что можно жить такъ какъ хочется, неспрашивая ни у кого позволенiя, никому недавая отчета.

Не ясно ли, что герой нашъ, если только искренни его убѣжденiя (а мы не смѣемъ заподозрить его искренности), дѣйствительно принадлежитъ къ числу «лучшихъ людей», что вы имѣете право требовать, чтобы все сказанное имъ онъ доказалъ на самомъ дѣлѣ? Посмотрите же, какъ поступаетъ онъ до той минуты, въ которую становится наконецъ, на зло всѣмъ обстоятельствамъ, женихомъ любимой дѣвушки? Она страдаетъ, она несетъ на себѣ все бремя жестокой и пошлой дѣйствительности, она испытываетъ тиранiю, оскорбленiя, подозрѣнiя. Чтó дѣлаетъ герой нашъ? Онъ ждетъ всего отъ несущихся «помимо его воли» обстоятельствъ. Нѣтъ! сама жизнь рѣшаетъ одинъ изъ тяжолыхъ, самыхъ близкихъ ему, мучившихъ его вопросовъ, а не онъ заставляетъ ее рѣшать ихъ. Не ясно ли также, что все, чтò имъ сказано любимой дѣвушкѣ, когда она вызвала наконецъ его на объясненiе, были слова, слова и слова?