Мы проникли в один из запертых боксов, где стоял всего один грузовик, тентованный «Захар». Я проверил его. Машина на вид в порядке, ходовая часть вроде тоже — заводить не пробовал, но визуально так и было. Бак, правда, пустой, но бочки с топливом тут были, заправил. Хорошо, одна машина есть, с остальными что-нибудь решим. Два бокса были открыты, слышались удары по металлу, немецкая речь. Видимо, что-то ремонтировали.
Потом мы пошли к порту, до него пара шагов отсюда. Лазеек на территорию несколько, одной и воспользовались. Показываться нам не стоило, поэтому, когда, скрываясь за кустами, приблизились к месту, где работали пленные, я стал рассматривать парней. Нет, не в этом году в плен попали, измождённые, форма износилась.
— Всё, Стёп, что мог, ты сделал. Спасибо. Теперь выбирайся отсюда, дальше я сам.
— Я помогу.
— Тебе сейчас нужно на виду быть. Устрой драку со множеством свидетелей, главное, показать, что тебя тут не было. Уходи. Иначе сам сгинешь и мать за собой утянешь.
Кивнув, тот посмотрел на меня:
— Я тебя узнал.
Не дожидаясь ответа, Степан чуть отполз назад и скрылся в кустарнике, я же, достав из кармана схему с улицами города, нашёл, где пожарище, запомнил дорогу и прикинул, что крюк за Юркой делать небольшой придётся. Нормально. Побегом пленных я планировал замаскировать пропажу местного начальника порта, не любили его в городе, плохой человек. Вот и отлично. Сейчас его в порту нет, домой уехал, вечер уже, рабочее время закончилось, но где тот находится, Стёпа мне показал. Там его и прихвачу.
Когда Стёпка ушёл и мои руки оказались развязаны, я стал действовать. Времени почти не осталось, а столько сделать нужно! Ох и побегаю я. Вздохнув, я осмотрел бойцов, копошившихся буквально в двадцати метрах от меня. Они разгружали машину и носили мешки в баржу. Судя по белой пыли, что их покрывала, в мешках была мука. Изредка косясь на ближайшего охранника, только он мог меня со своего места засечь, если я потеряю осторожность, у остальных моё убежище было в мёртвой зоне, стал ожидать, когда кто-то из пленных отвлечётся. Когда я наблюдал за портом, то видел, что те отходили к кустарнику по малой нужде, при этом охранники пристально следили за ними, как бы они не ломанулись прятаться. Однако в этот раз не повезло: когда разгруженная машина, подвывая мотором, уехала, пленных построили, пересчитали и погнали в сторону дальнего барака, где их держали, окружённого колючей проволокой с двумя вышками и часовыми. Не скажу, что дело усложняется, просто время теряю, а оно и так не резиновое.
Конечно же фразу Степана я слышал и понял, о чём он. Догадаться было не сложно. Правда, я особо не отреагировал, просто кивнул, принимая к сведению, так как весь был в мыслях и планах по освобождению наших. Причём это было на втором месте по важности, главное — увести начальника порта. Вот та птица, что мне нужна. Или не уводить? На месте допросить, если оно подойдёт.
Покосившись на барак, куда заводили пленных, я скользнул к лазу и, покинув пределы порта, побежал к нужному дому. Проникнуть во двор особняка, одного из лучших домов в частном секторе, который немец нагло отжал себе, выгнав прошлых владельцев, оказалось несложно: перемахнул через забор из дикого камня, увитого плющом, быстро осмотрелся: за домом копалась какая-то женщина, вроде картошку обрабатывала. Точно, картофельные кусты. Прикрываясь виноградником и держа наготове наган, я прокрался к двери. Открыв её, петли даже не скрипнули, проник внутрь. Наверху было слышно бормотание, вроде радио работает. Проверив первый этаж, я стал подниматься на второй, проверяя ступеньки, чтобы не скрипели. Именно там начальник в одних кальсонах и находился, пил из высокого бокала вино, курил сигару и слушал берлинское радио. Это был чистокровный ариец, и устроился он здесь основательно: дом, имущество заимел, явно уезжать в ближайшее время не собирался.
Я сразу определил, что немец один, и показался на виду. Пришлось долго бить его по спине, чтобы он откашлялся. Наконец начальник, хрипло дыша, с налитым кровью лицом посмотрел на меня, покосившись на револьвер, и спросил:
— Ты кто?
Русского он не знал, всегда с переводчиком из комендатуры ходил. Тот из местных был, бывший учитель немецкого языка, фольксдойче. Сейчас его не было, но он мне и не нужен был. Сделав большие глаза, я замогильным голосом произнёс:
— Я страшный русский партизан. Я ем сырую печень своих врагов, германских солдат. А сердце жарю на костре… — Услышав журчание под креслом, в котором сидел немец, я хмыкнул и сказал обычным голосом: — Я даже не предполагал, что вы такие доверчивые. Но правильно нас боитесь, так и надо, бойтесь дальше. Ладно, если серьёзно, то мне нужна информация по грузовым судам, что в ближайшее время идут через Керченский пролив. Я всё внятно спросил, разобрали?
— Твой немецкий хорош, всего лишь лёгкий акцент. Я понял, — придя в себя, буркнул тот и повозился в мокром кресле.
— Ещё бы, год практики, скоро акцента совсем не будет… Так, я тороплюсь — вы жить хотите, поэтому приступим.
— Вы меня хотите убить?