По прозвищу «Царь»

Лет в одиннадцать родители неожиданно решили отдать меня в музыкальную школу. В то время это считалось модным. У бабушки был баян, и родители привезли мне этот чудесный музыкальный инструмент. Учился, по-моему, месяц. Ходил в музыкальную школу, пытался играть на пианино. Но эта наука мне так и не покорилась. Еще бы – когда я сидел дома и извлекал звуки из своего баяна, за окном веселились ребята – играли в футбол или в городки. А я, вывернув шею, смотрел на них. И, в конце концов, не выдержал:

– Да отстаньте вы от меня со своим баяном!

И убежал на улицу.

В школе я не любил физику и химию. Нравились же предметы, где я мог себя творчески выразить. Очень любил рисование. Самой же ненавистной дисциплиной – уже в старших классах – для меня стала история КПСС. Ее я терпеть не мог. Не понимал, зачем нам все это нужно – эти съезды, доклады, речи. Я был в ужасе, когда по этому предмету предстояло сдавать экзамены. Когда мне принесли билеты, примерно 30 штук, я посмотрел на них вытаращенными глазами и спросил:

– Что это такое? Как я это могу выучить? И кому это надо?

Меня утомляли все эти атрибуты советской власти – пионерские галстуки, комсомольские значки, собрания, ходьба строем. Неужели все это было со мной?!

Из школьных предметов мне очень нравилась география. В то время мы ничего не видели, кроме своего Подмосковья. И когда учитель рассказывал про какую-то страну, мы слушали его с разинутыми ртами. Даже не верилось, что где-то есть совсем другая жизнь, другие народы, которые говорят на своих языках. Я и представить не мог, что в свое время изъезжу весь мир. В школьные годы путешествовал только в мечтах.

Очень любил животных, особенно собак. Но дома у меня своего любимца не было, и мы с ребятами ухаживали за дворовыми псами. Соорудили им домик из каких-то плит и каждый день навещали, кормили. Кто что из еды утащит – все несли своим четвероногим друзьям. У каждого из нас была своя подшефная собака. После школы мы часто ходили выгуливать их на пруд.

Конечно, в детстве не обходилось без драк. Дрался я отчаянно, так, что все наши ребята всегда прятались за меня. Когда ходили в кино или на танцы, после них у Дома культуры всегда собирались парни и искали глазами: с кем бы помахаться. «Дай закурить» – и начинается! Приходилось стоять за себя. Не любил уступать.

Первым я почти никогда не начинал. Но если видел несправедливость, заводился. Вообще детство в Подмосковье – это сплошные драки.

Злился я и на тренировках: если замечал, как кто-то работает не в полную силу или увиливает от выполнения каких-то упражнений. В подобных ситуациях не мог оставаться в стороне. А те пацаны, к которым я обращался, начинали шикать на меня: мол, пошел ты куда подальше, кто ты такой? Что было дальше, объяснять, думаю, не надо: кулаки у меня всегда были наготове. А ведь я всего лишь просил человека, чтобы он полностью отдавался работе. Ребята же думали, что Мостовой ставит себя выше их.

На футбольном поле я всегда ненавидел несправедливость. Если во время игры меня начинали провоцировать – специально били по ногам, толкали, – я никогда не прятался и не убегал. Я разворачивался и давал сдачи.

Я всегда любил правду и злился, когда что-то происходило не по делу. Если в школе видел, как какой-то парень что-то делает исподтишка, выходил из себя. Знаете, как это бывает в детстве: ля-ля-ля, а сам тетрадку в соседа кинул. Учитель поворачивается и говорит:

– Мостовой, ты что делаешь?

А это не я. Встаю и говорю тому парню:

– Ну что, сам признаешься?

А он в ответ:

– Ты чего? Молчи, дурень!

Естественно, этот смельчак сразу же получал от меня по физиономии. Нет, я не был злым, скорее, наоборот, добрым. Но моя доброта сочеталась с резким неприятием какой бы то ни было несправедливости.

А вот в отношениях с девочками я был стеснительным. Эта стеснительность не давала повода думать, что со мной можно тесно дружить. К тому же девчонки любили говорунов, а я таким не был. У меня все было зациклено на спорте.

В 12 лет в моей жизни произошли перемены – отец договорился со знакомым тренером, чтобы меня взяли в школу ЦСКА. Приехал на просмотр, потренировался, и после пары занятий мне сказали:

– Оставайся, парень.

Так я стал армейцем. Поначалу было тяжело. Дорога от родного Останкина до манежа ЦСКА в один конец занимала два с половиной часа. Прибегал домой из школы, что-то перехватывал на лету и бегом на автобус. Потом электричка до Савеловского вокзала, оттуда опрометью до троллейбусной остановки. Вылетал на «Динамо», дальше мчался через летное поле на Ходынке, перепрыгивал через забор – чтобы вовремя попасть на тренировку… В обход было гораздо дольше. Обратно – то же самое: бегом до «Динамо», там троллейбус, потом электричка. Домой возвращался ближе к одиннадцати вечера. А утром надо было идти в школу. Уставал – жутко. Иногда пропускал тренировки и ездил только на матчи. По-другому не получалось.