Вот уж вряд ли. Лиска поняла бы, что друг ее сердечный скоро умрет. Красота, заставившая Неррона вспомнить мечты о Глубинных царствах, явно не оставит Бесшабашного в живых.
Но что это?! Неррон ощутил какое-то движение воздуха. Воздух шел сверху, от нескольких скальных обломков, поросших зеленовато-желтыми цветами. Над ними многообещающе зияла расщелина, однако на отвесной стене под ней почти не за что было зацепиться, и забраться туда будет нелегко даже для гоила. Растрескавшиеся скальные породы у подножия стены давали Неррону надежду на то, что под расщелиной есть площадка и за ней они наконец-то найдут туннель, ведущий наверх. Но как затащить туда Бесшабашного? По сравнению с гоилами мягкокожие – никудышные верхолазы. Он может попытаться подтянуть его с помощью Рапунцелева волоса, а что потом? Вряд ли он так же сможет волочить его за собой.
Проклятье! Мягкокожий упал на колени.
– Иди уже, гоил! – прохрипел Бесшабашный. – Нет никакого смысла умирать тут вместе. Передай это Лисе от меня! – Он снял с шеи амулет. – Скажи ей, чтобы дала тебе в оплату мою скатерть-самобранку. Это защитные чары. – Едва найдя силы бросить амулет Неррону, он рассмеялся над самим собой и упал на живот, как раздавленный жук.
Он прав.
Неррон в последний раз взглянул на завалившееся тело Бесшабашного. Скоро его найдут слепые вараны. Их помет Неррон видел в пещере повсюду. Ему очень не хватало Щенка. И окружения себе подобных.
Он карабкался по заросшим цветами обломкам, пока не оказался перед скалистой стеной, в которой высоко над ним зияла расщелина. Подъем был еще круче, чем он оценил издали, но для гоила гладкий камень – достаточная опора.
Впившись пальцами в скалу, он услышал под собой шипение.
Его с наслаждением копировала мать. И почему он здесь постоянно о ней думает? «Это, сынок, похоже на то, как горячий воздух прорывается между скалами. – Просунув язык между зубами, она закрывала глаза. У нее были прекрасные глаза, сияющие и в старости, золотые до самой смерти. – А зубы у них, сердечко мое, острые, как клинки, которые Ониксы куют у себя в черных дворцах, и влажные от крови их жертв».
Спрятавшись за скалой, Неррон глянул туда, где лежал Бесшабашный. О да, это они. Два нефритово-зеленых варана более трех метров длиной с белыми, будто налитыми молоком, глазницами. Пока они молоды, зрение у них, как говорят, лучше, чем у гоила, но темнота лишает его. Один из них обнюхивал Бесшабашного, а другой уже облизывался. Челюсти их и правда впечатляли.
«О, они ужасные. Такие ужасные, сердечко мое. – Доходя до того места в сказке, где появлялись слепые вараны, мать понижала голос: – Если когда-нибудь услышишь в пещере их шипение, беги что есть мочи, даже если она наполнена драгоценными камнями». Голос у нее был низкий для такой миниатюрной женщины. Уже в тот день, когда ему исполнилось восемь, она была ему едва по плечо.
Вараны принялись ссориться из-за добычи. Тот, что покрупнее, вырвал у другого из плеча кусок мяса с ладонь величиной, а в отместку схлопотал жестокую рану на спине. Вцепившись друг в друга, как борцы, они начали схватку над недвижимым телом Бесшабашного. Они растопчут его до того, как сожрут. Наверное, это приятнее, чем быть разорванным в клочья живьем.
Меньшему варану надоело. Он, хромая, поплелся прочь, а победитель склонился над добычей, обнюхивая ее.
Ах ты, черт!
Он слышал, как зеркалец похвалялся, что они придушат гоилов в их городах. А Щенок смотрел на него с упреком.
Вцепившись зубами в куртку Бесшабашного, варан сдернул ее, словно доставал конфету из обертки.
Проклятье. Такой был хороший план. Ну ладно, не очень хороший, но какой-никакой, а план.
– Эй! – Неррон выступил из-за скалы. Будь что будет. В конце концов, он, сколько себя помнит, всегда хотел сразиться с каким-нибудь чудищем.
За нефритового гоила.