По следам неведомого

- Маша, пусти, я полезу, - сказал я.

- Я легче вас всех, - решительно возразила Маша. - А сил у меня меньше, чтоб тянуть веревку. Давай, давай, некогда раздумывать!

Мы все трое легли на тропу и начали спускать Машу. Веревку мы надвязали, теперь ее должно было хватить. За поворотом показался Соловьев. Он быстро оценил ситуацию и тоже лег на тропу, схватив конец веревки у Пети Веневцева. Трудность состояла в том, что карниз был очень узок, у нас не было упора, чтоб тянуть, не было, за что зацепиться. К счастью, между мной и Петей по краю тропы тянулся выступ, вроде невысокого барьерчика. Я осторожно, стараясь не раскачивать веревку, отполз чуть-чуть назад и уперся в этот барьерчик. Все мы лежали боком к пропасти, тянуть было неудобно, я боялся, что под двойной тяжестью - Маши и чилийца - просто перекачусь в пропасть и потяну за собой остальных. Внизу, в темноте ущелья, я видел, как Маша, еле держась на выступе, обвязывает Мендосу веревкой, потом подносит к его губам походную фляжку, - значит, он жив. Потом я почувствовал легкое подергивание веревки - пора поднимать.

- Ну, давайте, товарищи, - сказал я и, откинувшись всем телом к стене, начал тянуть.

Ох, это были трудные минуты! Веревка до крови врезалась в руки, тело неудержимо скользило к краю пропасти, я снова отчаянными усилиями откидывался к каменной стене, упирался ногами в барьер и тянул, тянул, перехватывая веревку. Наконец, голова Маши показалась над краем тропы. Мы еще потянули, затем я обвязался веревкой и помог Маше выбраться на тропу. Потом Маша тоже легла на карниз, и мы все стали тащить Мендосу. Он был привязан к Маше короткой веревкой. Она нарочно так сделала, решив, что вместе им не выбраться на тропу, а поодиночке будет легче. Но зато Мендосе больше досталось, пока мы их поднимали: он порядком расшибся о скалы и был почти без сознания.

Мы лежали некоторое время, переводя дух. Потом Маша пощупала пульс Мендосы и снова поднесла к его губам флягу. Он глотнул немного коньяку и открыл глаза.

- Сеньорита, да вознаградит вас бог, - прошептал он. - У вас сердце орла, и вы спасли меня.

- Просто я оказалась ближе всех к вам, - серьезно ответила Маша и села, морщась от боли. - Каждый из нас сделал бы то же самое. Вот я не знаю, сможете ли вы идти по тропе?

- О, тут несколько шагов, я проползу, - более твердым голосом сказал Мендоса. - Дальше будет большая площадка.

Мы поднялись и пошли, только Мендосу и Машу продолжали страховать веревкой. Мендоса шел довольно бодро, хоть основательно прихрамывал. Но, дойдя до лагеря, разбитого невдалеке, за поворотом, он сразу ослабел и еле дополз до палатки.

- Ну, что с ним? - спросили мы Костю Лисовского, когда тот вылез из палатки.

- Ничего страшного. Ребро, как будто, поломано. В ноге, возможно, есть трещина в кости - я положил ее в лубок на всякий случай. Пока что дал ему снотворное - пусть до утра спит. И тебе, Маша, не мешало бы поспать. Давай-ка, я тебя перевяжу. Ух, и молодцы вы! На такой тропе двоих вытянуть!

- Да, джентльмены, - сказал Мак-Кинли, который все это время усердно счищал пыль со своей одежды, - все-таки напрасно мы не перерубили веревку. Он бы даже не удивился и не обиделся, как я понимаю.

"Действительно - какое совпадение! Надо же, чтоб на следующий же день после того разговора Мендосе пришлось пережить такое!" - подумал я.

Но события на этом не кончились. Утром Мендоса проснулся и выполз из палатки. Костя Лисовский, увидев его, замахал руками, показывая, чтоб он отправлялся обратно; но Мендоса уселся на солнышке и покачал головой - мол, не собирается он ложиться, не до того ему.

Я подошел к нему и сказал, что в его состоянии надо лежать, тем более, что предстоит еще нелегкий обратный путь. Мендоса ответил слабым голосом, стискивая зубы от боли:

- Поверьте, сеньор Алехандро, лежать я не могу. Моя совесть нечиста перед вами, и я хочу покаяться. Пусть бог мне простит!

- Да вы ложитесь, сеньор Мендоса, а я посижу возле вас, сказал я, смеясь; меня насмешило торжественное выражение исцарапанного лица Мендосы.

- Вы согласитесь называть меня по имени? - вдруг очень робко спросил Мендоса, поднимая на меня глаза.

Я почувствовал, что ему это почему-то важно, и сказал:

- Пожалуйста, сеньор Луис!

- Нет, просто Луис!

- Ну ладно! Тогда и вы зовите меня просто по имени, - ответил я; мне, признаться, все эти сеньоры и сэры порядком надоели за дорогу.

Мендоса обрадовался.

- Спасибо, Алехандро! - сказал он, схватиа мою руку. Но тут же лицо его омрачилось. - Я только боюсь, что, узнав все, вы лишите меня своего доверия... Но все равно, я уже решил. Алехандро, прошу вас, позовите сюда ваших руководителей - я должен сказать нечто важное.

Я удивленно посмотрел на него, но он только кивнул головой и, устало закрыв глаза, прислонился к обломку скалы.

- Может быть, потом... - начал я.

- Нет, нет, Алехандро, дело срочное, я и так слишком долго молчал!

В голосе его звучала такая убежденность, что я, немного подумав, решил идти. В эту минуту Мендоса открыл глаза.