Было видно, что и наш начальник совершенно не понимает, что означает появление Метеоролога с этой картой. А дядя, как назло, молчал, словно давал нам время как следует полюбоваться своим произведением.
Кратов с недоумением склонился над картой. Несколько минут он рассматривал ее, питом спросил:
— Скажите, Илья Александрович, а это что за линия?
— Эта? Вы сразу схватили суть, профессор! — радостным тоном ответил мой великолепный дядюшка. — Это я проложил курс вашего корабля.
— Нашего?
— Ну, древнегреческого, я оговорился, простите.
Тут все мы немедленно окружили стол, заглядывая через плечи Василия Павловича.
Через всю карту от места гибели корабля возле банки Марии Магдалины к берегам Крыма тянулась извилистая пунктирная линия. Дядюшка нанес путь затонувшего корабля так уверенно, словно сам был его капитаном две тысячи лет назад!
Мы все, конечно, совершенно опешили. Кратов смотрел то на карту, то на сияющее дядино лицо, явно не зная, что сказать. Наконец он неуверенно, спросил:
— Но позвольте… Откуда же вы все это взяли? У вас есть какие-нибудь источники?
— Есть, — невозмутимо ответил дядя и, развернув одну из принесенных бумаг, громко, точно со сцены, прочел:
Он остановился, как актер, привычно ожидающий аплодисментов. Но мы совершенно ничего не понимали.
Это были стихи, найденные в цисте. Однако какая связь между ними и путем корабля на карте?
— Не улавливаете? — спросил Кратова дядюшка.
— Нет, — честно сознался тот.
— Да, ведь в этих словах ключ! — воскликнул метеоролог, потрясая над головой листком со стихами. — Это же точное описание циклона!
— Циклона?
— Ну конечно же! Смотрите:
— Постойте, постойте! — пробормотал Кратов. — Я, кажется, начинаю…
— Понимаете? — обрадовался дядя Илья. — Это же совершенно очевидно. Перечитайте стихи:
Теперь мы смотрели на дядю Илью точно на кудесника, показавшего нам потрясающий фокус. Вы только подумайте: по каким-то слабым стихам восстановить след ветра, промчавшегося над морем двадцать веков назад! Разве это не чудо?
— Ваше открытие поразительно, дорогой Илья Александрович! — сказал Кратов, крепко пожимая ему руку. — Но простите мою назойливость, я все-таки не понимаю, как на основе его можно было восстановить маршрут корабля. Ведь вы установили только общее направление ветров, которые в это время менялись над морем…
— Расчеты, расчеты, дорогой профессор! — перебил его дядя Илья, потрясая пачкой листков, сплошь исписанных формулами и цифрами. — Математика — наука точная. Ведь каждая смена ветров отражалась на курсе парусного корабля. Западный ветер судно подгонял, восточный — мешал ему. Вы мне сказали, профессор, что, по словам Геродота, за день торговое судно проходило почти семьдесят тысяч сажен, — помните, я вам звонил? Но это в тихую погоду. Для шторма я рассчитал ее по дням, в зависимости от господствующего ветра. А пути весенних циклонов мы знаем. Так что все это сделано математически точно. Из Керчи, или, по-вашему, из Пантикапея, этот корабль выйти не мог: слишком близкое расстояние до места гибели получается. Да и вообще при сильном циклоне ему бы не выбраться из Керченского пролива, непременно бы напоролся на мели у косы Тузлы. Из Херсонеса это судно тоже не могло плыть: получается, наоборот, слишком длинный путь, чтобы в такой шторм его преодолеть за шесть дней. К тому же при сильном западном ветре судно непременно бы разбило волнами у мыса Меганом, возле Судака. Этого мыса и сейчас в штормовую погоду побаиваются капитаны. Остается одно…
Мы снова все, как по команде, склонились над картой. Пунктирная линия, обозначавшая путь корабля, начиналась от Феодосии.