По следу Саламандры

— Да, это еще одно темное пятно на неясной карте дела. Плохо, что они ничего не успели у вас спросить, но куда лучше, что вы не успели им ничего ответить.

Лендер, придя в себя окончательно, вдруг, словно вспомнив о чем–то, вылетевшем за всеми этими перипетиями из головы, схватился за копилочку, в которой помещались его рисковые монеты.

От Кантора не ускользнул этот жест.

— Вас побеспокоил ваш личный историк?

— Увы мне…

— Некоторые трудности?

— Достаточно серьезные…

— Для чего?

— Не совсем понимаю, — нахмурился сочинитель.

— Вы сказали «достаточно серьезные». Я и спросил. Для чего достаточно серьезные?

Лендер невесело усмехнулся, сообразив, что не совсем точно подобрал слова.

Цеховая болезнь сочинителей, умеющих на бумаге толково составлять фразы, но привыкших пренебрегать этим в разговоре столкнулась с цеховой привычкой антаеров придираться к порядку и согласованию слов.

— Трудности, достаточные для того, чтобы прийти в отчаяние. И настолько, что я хотел бы спросить совета у вас.

— Хотели бы? — вновь каверзно переспросил Кантор. — При каких обстоятельствах вам будет угодно захотеть?

— Да я сегодня ночью исчерпал запас красноречия, описывая на бумаге гонки паротягачей, — извиняясь, сказал сочинитель.

— Не в моих правилах влезать в секреты ремесла, которым я не владею, но, по моему профессиональному суждению, необходима исключительная, решительная точность языка, — в свою очередь расшаркался антаер. — Формулировка «хотел бы» предполагает какие–то условия. Также она указывает на смятенное состояние души, нерешительность и сомнения. Так вам нужен совет или для этого недостает каких–то дополнительных обстоятельств?

— Я вижу, — Лендер жестом пригласил Кантора к выходу, — что попасть к вам на допрос и не быть вполне уверенным в себе — крайне опасно.

— Что есть, то есть.

— А между тем, — горячо заговорил сочинитель уже на лестнице, — совет мне нужен. Весьма нужен! Потому что я не знаю, как мне разговаривать с моим личным историком, и этот разговор будет куда серьезнее допроса.

— Спрашивайте.

— Да ведь я даже не знаю, какой мне нужен совет. Все это несколько сложно. Вместо того чтобы обдумать мою позицию перед нынешним разговором, я засел писать. Но не готов совершенно.

И вместо того чтобы спрашивать, он замолчал…

Путешествия протекают беспокойно, рассуждал Лендер. Умы кучеров неуравновешенны. Кареты имеют обыкновение опрокидываться, лошади пугаться и нести, паровые котлы взрываются, суда тонут, термопланы исчезают без вести, не в силах бороться с ветрами.

А бывают ведь еще войны, стихийные бедствия и преступления.

О да… преступления. О природе преступления Лендер знал теперь значительно больше.

Хай Малькольм Лендер относился к тем редким представителям человеческой породы, которые не только пользуются разумом в сугубо прикладных, житейских целях, но и склонны использовать его по прямому назначению, то есть мыслить абстрактно: о природе, о космосе и о земле. В силу этой особенности своего характера он любил иногда порассуждать наедине с собою или с листом бумаги, тем самым благодарным из собеседников, что мало оценены людьми, о натуре людей и благоустройстве человеческого общества.

В силу того что тема о благоустройстве общества неисчерпаема, в отличие от мироздания, с которым, в сущности, все ясно, именно проблема взаимоотношений отдельной человеческой натуры с миром людей занимала его более прочего.

Куда меньше, но все же значительно, занимала его и тема взаимоотношения человека и природы.

Если кто–то всеведущий (число не имеет значения), на самом верху, знает результат эксперимента, то он педагог, а не ученый. И мир наш ему не нужен. Ежели он ученый, то он не знает результатов эксперимента и мы нужны ему, дабы он мог познать себя.

В моменты житейских затруднений Лендер замечал за собой резкий рост потребности решить, пусть теоретически, все проблемы благоустройства человеческого общества.

Кантор, вызвавшись доставить Лендера к личному историку, не без удивления заметил, что сочинитель, несколько отрешенный и углубленный в себя, кротко и без прежней опаски сел в паромотор.

О да, его занимали проблемы общества…

Ведь от них происходили и его личные проблемы.

Лендер отправлялся к личному историку с тяжелым сердцем и в смятении разума. Он знал, что повышения рисковых выплат ему не одолеть. А как убедить историка, не имел понятия.

Историк идет по жизни задом наперед, но там, куда он смотрит, — видит лишь закономерность. Случайности же подстерегают его с противоположной стороны.

— Что вас гнетет? — прямо спросил Кантор, который был как мы уже определили, человеком, смело взирающим перед собою и не боящимся заглядывать вдаль.

— Истории о том, чего ты не пережил и никогда не переживешь, помогают тебе жить так, как если бы ты пережил это, — изрек Лендер основную аксиому своей профессии. — Но как, — горячо продолжил он, — пережить нам то, что отпущено? Почему общественный договор так порою осложняет нам жизнь?