Читаем По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир» полностью

Прежде всего, он убрал пленного Пончини – слишком много совпадений получалось, если он встретил бы Наташу. В окончательном варианте романа Пьер называет фамилию и полк Рамбаля, чтобы убедить маршала Даву, что он не шпион, но никакой роли эти сведения не играют. Потом Рамбаль попадает в плен к русским, но не встречается ни с Пьером, ни с кем-либо из его знакомых.

Но это – не главное. Главное – то, что в окончательном тексте князь Андрей любит Наташу и Наташа любит князя Андрея; его разговоры о Наташе с кем бы то ни было невозможны, потому что здоровый или больной, умирающий, но князь Андрей не тот человек, который станет спрашивать у Сони, кого прежде любила его возлюбленная.

В окончательном варианте князь Андрей НЕ становится мягок и добр перед смертью. Княжна Марья ждала этого: «она знала, что он скажет тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью…» Но всё было иначе, потому что в жизни ничего нельзя предвидеть и предсказать.

Княжна Марья приехала к Ростовым в Ярославль по трудной объездной дороге, где могли встретиться французы, и привезла ребёнка – семилетнего Николушку. Она удивляла спутников своей «твёрдостью духа и деятельностью»: они не знали, что в эти дни опасного переезда и тревоги за брата в ней проснулся нрав отца; старый князь недаром воспитывал дочь, она вовсе не так беззащитна и беспомощна, как ему думалось в одинокие его последние ночи. Но он никогда уже не узнает, что дочь его выросла сильной и деятельной женщиной.

Он не узнает и того, что Наташа, которую он так несправедливо обидел, эта Наташа будет для его дочери «её искренний товарищ по горю, и потому её друг».

Когда княжна Марья услышала «лёгкие, стремительные, как будто весёлые шаги» Наташи, это резануло её по сердцу: княжна Марья со своей тяжёлой поступью не знает, что можно оставаться женственной и в горе.

Но при первом взгляде на Наташу она, со своей чуткостью, сразу увидела «на взволнованном лице её… только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желания отдать себя всю для того, чтобы помочь им».

В эти горестные и счастливые дни примирения с князем Андреем, когда надежда на его выздоровление сменялась ужасом и счастье возродившейся любви было отравлено страхом за его жизнь, – в эти дни в душе Наташи собрались воедино все силы, которые она накапливала всю жизнь. Как на лице княжны Марьи при встрече с Николаем «в первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу», так все радости и горести Наташи, вся отчаянная жажда жизни, её способность забывать себя ради близкого человека – всё выступило наружу.

Толстой мало рассказывает о том, как Наташа заботилась о князе Андрее. Несколько раз – в скобках, между прочим – он упоминает: «Наташа знала всё, что касалось нагноения и т. п.» или: «Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что-то успокоительное».

Но недаром княжна Марья с первой секунды увидела в Наташе друга и поверила ей: всё, что можно сделать для спасения брата, было и будет сделано той самой Наташей, «которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей».

В первую минуту встречи княжна Марья и Наташа как будто поменялись ролями: некрасивая княжна Марья всегда хорошела, когда её лучистые глаза наполнялись слезами; Наташа, вбежав своими лёгкими шагами, тоже заплакала: губа её «вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг её рта…» И там, в Мытищах, лицо её «было более, чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны».

Так ещё раз решает Толстой вопрос, что есть красота. Плачущая, некрасивая Наташа прекраснее, чем она была на бале, во всём блеске своего счастья, потому что «видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе… не было в душе Наташи».

Князь Андрей не стал устраивать счастья своей сестры с Николаем и Наташи с Пьером, как это было в кратком варианте. Он любил Наташу и был счастлив её любовью, и хотел жить. Так продолжалось почти месяц, но в его состоянии произошёл перелом, и княжна Марья застала его совсем не таким, каким ждала увидеть.

«– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд».

«– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она всё ходит за мной».

«– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась…»

Он не понимает, какие чудовищно бестактные вещи говорит о Наташе, о сестре. Раньше понимал, а теперь не понимает, потому что он уже не с живыми.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великая Россия

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография
Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века. Коллективная монография

Изучение социокультурной истории перевода и переводческих практик открывает новые перспективы в исследовании интеллектуальных сфер прошлого. Как человек в разные эпохи осмыслял общество? Каким образом культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями? Как формировались новые системы понятий и представлений, определявшие развитие русской культуры в Новое время? Цель настоящего издания — исследовать трансфер, адаптацию и рецепцию основных европейских политических идей в России XVIII века сквозь призму переводов общественно-политических текстов. Авторы рассматривают перевод как «лабораторию», где понятия обретали свое специфическое значение в конкретных социальных и исторических контекстах.Книга делится на три тематических блока, в которых изучаются перенос/перевод отдельных политических понятий («деспотизм», «государство», «общество», «народ», «нация» и др.); речевые практики осмысления политики («медицинский дискурс», «монархический язык»); принципы перевода отдельных основополагающих текстов и роль переводчиков в создании новой социально-политической терминологии.

Ингрид Ширле , Мария Александровна Петрова , Олег Владимирович Русаковский , Рива Арсеновна Евстифеева , Татьяна Владимировна Артемьева

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Литературоведение / Ужасы и мистика