По течению

Прошло несколько дней, заветное двадцать восьмое число приближалось. Салли хранила честно под матрасом снотворное, когда на аванпост нежданно-негаданно прибыл Ваас. Со своей «личной вещью» вообще ни словом не обмолвился, жутко злой, даже разъяренный.

Главаря то ли рассердили чем-то, то ли просто он торопился, вообще не задумываясь о том, что чувствует его личная собственность из человеческой плоти. Конечно, кто же задумывается о чувствах вещей!

И никому, ровным счетом никому не было дела до ее боли и унижения. Да никто вообще не знал о ее существовании, не сожалел, не искал. Никто за ней не приходил.

С каждым резким движением главаря в ее теле, с каждой новой болью, девушка злилась на этот мир, злилась на недотрогу Нору, злилась на Бенджамина с его пресловутой жалостью.

Посмотрела бы эта Нора, что делают с существом, которое она так легко обвиняла в грехах! Посмотрела бы, как лапают до синяков истощенное тело длинные пальцы грубых ручищ, посмотрела бы на укусы, которые заменяли поцелуи. Ощутила бы, как относительно человеческие ласки заменяются чисто механическими движениями, которые навязала гадина-природа. Может, не стала бы перед Беном строить из себя принцессу, может, не стала бы обвинять!

Вновь все эти мысли нашептывал Черный Фрегат, но не передавал сил, не позволял сделаться соблазнительницей, покорной Ваасу. Да нет, прежде всего, сам главарь не давал ни единого шанса, словно намеренно доказывая, что его «личная вещь» — это не человек.

Салли ненавидела заодно Бена. Снова! Посмотрели бы сейчас эти двое «интеллигентов», как нелепо они — мертвый человек и его марионетка — напоминают двух собак, беспородных голодных псин, которые бегали в избытке по острову, перенося бешенство, воя до хрипа в ночи. Ощутила бы эта Нора то же, что эта бесполезная марионетка, которая только сжимала зубы, глядя тупо перед собой в прогнившие доски стены, когда ей снова становилось больно от каждого нового рывка ее палача. Нора… Как же она ненавидела эта имя!

А Ваас… Это был просто Ваас, ее мучитель. Для него она не существовала, по всей видимости, не как человек. Только она сама разучилась считать себя человеком практически, и вот такие «встречи» напоминали об этом.

Живучий пугливый зверек, которого раз за разом выгребают из норы, не обращая внимания на его истошный писк. Каждый раз, когда приходил главарь, Салли ощущала себя кротом, вытащенным на яркий свет. То же отчаяние, тот же испуг. И ни разу не удавалось привыкнуть, спустя столько времени. Страх, как гигантский питон, всегда сжимал кольцами холода.

Ваас иногда прибывал, иногда, вернее часто, пытал. Салли и это научилась считать удачей — истощенное измученное ее тело явно говорило, что в нем нет силы и условий для зарождения новой жизни. Салли знала, что вряд ли пережила бы это зарождение, ведь никто не обещал с ней обращаться лучше. Так ей предоставлялся шанс перекантоваться на этой Земле еще несколько лет. Зачем? Для чего? Многие живут просто по привычке, вот и она тоже. А любовь к Бену оказывалось хрупкой, эфемерной. Пусть прекрасной, но девушке не хватало воли вытерпеть ради нее еще одну ночь с «хозяином», особенно такую.

Руки и ноги холодели, голова кружилась, колени и грудь елозили по матрацу — все лучше, чем по жесткому столу. Главарь не позволял взглянуть на себя. Но нет, ей все-таки повезло, что он один такой был…

Она ныне смертельно испугалась, что в случае раскрытия побега Бена ее сделают общей. И Ваас словно намекал, что так и будет за неповиновение. Может, кто-то донес ему об их с Беном договоре? На какой-то период главарь был даже нежным с ней, по-своему, конечно. Настолько, насколько может быть нежным древний темный хаос в облике человека. И это казалось тоже удачей. Бен? Где он шатался ныне? Почему не спасал ее? Принцы ведь прилетают на пегасах и спасают! И «дракон» не успевает «растерзать» принцессу. Туманное сознание только злилось.

Все стоило называть удачей, чтобы не умереть. А зачем не исчезнуть из этого злого мира, она и сама не знала. Даже сумасшествие удача: она теперь получала удовольствие от убийств, почти что, вторая ее личность, видимо, более выносливая, не думающая о смерти. И не жалеющая себя. Но где же запропастилась эта вторая личность, когда Салли причиняли от неосторожности боль? Вторая личность могла бы что-то придумать, а основная, первая, нулевая, и моль не сумела б обидеть, покорная и сломанная. Может, до второй-то и пытался дозваться главарь? Да ничего он не пытался, просто забыл о ней, раздосадованный какими-то неудачами прошедшего дня.

Пиратов и правда постигли несколько неудач: сначала кто-то спалил пять конопляных полей, потом освободил двоих «доходных» рабов и вообще присоединился к ракьят в борьбе. Звали его, кажется, Джейсон Броди, и он стал для ракьят чем-то вроде символа борьбы под языческим благословением жрицы Цитры. Вроде бы его убили недавно. Этот кто-то чихать хотел на судьбу одной дочери алкоголика, продавшего ее за долги.