По тонкому льду

Сам по себе факт существования в составе России двух типов субъектов – «национальных» и территориальных – легализует странную практику существования в рамках одного государства минимум двух уровней федеративности, а вместе с ним – двух сортов граждан и двух сортов региональных чиновников.

«Разделяй и властвуй!» – этот старый лозунг всех империй реализуется и в России. Именно этот базовый принцип и был поставлен под вопрос 20 лет назад. Требуя равноправия регионов, Россель и его окружение, сами того не подозревая, действительно поставили под вопрос дальнейшее существование России в ее нынешнем виде. Восемь десятков равноправных и самоуправляемых субъектов федерации, да еще и объединенных горизонтальными связями (а ведь в 90-е годы существовал целый ряд межрегиональных ассоциаций: Ассоциация экономического взаимодействия областей и республик Уральского региона, «Большая Волга», «Сибирское соглашение» и множество других), несовместимы с кремлевским единовластием и властной вертикалью.

Вот поэтому даже весьма умеренная и локальная региональная фронда напугала Кремль.

И из этого испуга родился миф о сепаратистах, которые якобы хотели расчленить Россию. Повторюсь – не потому, что действительно были сепаратисты, которые хотели что-то расчленить, а потому, что федеральные чиновники поняли, что любое местное самоуправление ставит под вопрос всю систему их власти и само существование той России, которой они так дорожат, – России вертикального самоуправства, самодурства и фирменного кремлевского чванства.

Поэтому, подавив уральский чиновничий бунт, все еще слабый в начале 90-х федеральный центр все-таки был вынужден пойти на уступки: регионам разрешили самим выбирать себе губернаторов и вообще самим решать многие вопросы. В результате первое время на выборах довольно часто побеждали совсем не те, кого хотел бы видеть победителем федеральный центр.

Главное достижение того времени – на местных выборах начали формироваться новые региональные элиты. Не сверни Путин демократию на всех уровнях – глядишь, к нашему времени мы бы уже имели наконец-то новые элиты, новых губернаторов, развитые региональные политические системы.

Не вышло.

Почему же удалось все так быстро свернуть?

Потому что в начале 90-х, в том числе и после Уральской республики, федеральный центр затаил свой испуг и заложил под прописанный в Конституции 1993 года федерализм достаточное количество мин, чтоб в удобный момент легко его ликвидировать.

Региональные вольности и свободы, которых тогда действительно было гораздо больше, чем сейчас, по сути, были гарантированы только доброй волей Ельцина их уважать и не отменять. Но Ельцин уступил место Путину – и вдруг выяснилось, что никаких механизмов ослушания и сопротивления федеральному центру просто нет, как нет и региональных лидеров, готовых спорить с унитаристской политикой нового хозяина Кремля. Воспеваемая ельцинской пропагандой система сдержек и противовесов оказалась фикцией – ничто не могло сдержать антифедералистский и унитаристский курс нового президента.

Полусоветские и все еще крайне слабые местные элиты так и не поняли, что любые игры на стороне федерации закончатся триумфом федеральной бюрократии. Отказавшись от прямых выборов, губернаторы потеряли сразу все: из самостоятельных игроков, имеющих отдельную легитимность, они превратились в обычных чиновников, легитимных только благодаря президенту.

Федеральная власть в 1993 году увидела свою слабость и испугалась ее, а потому попыталась продемонстрировать силу по всем фронтам – расстрелом парламента в Москве и разгоном Уральской республики. Она пронесла этот страх через ельцинские годы, и воспитанный в нем Путин отомстил всем и за все. За 12 лет искоренено все, что проросло в 90-е, выкопано и вытоптано все, что было тогда посеяно.

Во всяком случае, так кажется власти. И так есть на самом деле.

Иллюзий быть не должно: сейчас мы в низшей точке антидемократического унитарного авторитарного государства – такого, каким оно вообще может быть в России в XXI веке.

Сила слов

Главное и единственно интересное, что осталось от всей истории 1993 года, – два слова, поставленных рядом: «Уральская республика». Словосочетание возникло – и с ним уже ничего не сделать, слова живут отдельной жизнью, и их не запретить, не упразднить указом президента.

Урал всегда был только географическим понятием, без особого политического смысла. Экономическим регионом – да, но бессловесным и несамостоятельным. «Урал – опорный край державы!» – вот и вся политика. Глубокий тыл империи, завод и немножко тюрьма. В бурном 1918 году мелькнуло и исчезло Уральское правительство, но тогда в каждой деревне было свое правительство. Более того, никакой Уральской области или Уральского края в России нет с 1934 года, есть только пресловутый аморфный Уральский федеральный округ.