По тропам волшебных лесов

Крошечное тельце, бережно укрытое шерстяным одеялом, неподвижно лежало на мягко устланной лавке. Худенькое личико было белым как снег, брови мучительно сдвинуты, бледные губы беспомощно приоткрыты – несчастная тяжело и хрипло дышала.

Мать крутилась над девочкой, как наседка над цыпленком хворым. Простое синее платье, которое она не снимала уже несколько дней, сильно измялось. А длинные русые волосы, уложенные в толстую косу, совсем растрепались.

Она то металась из стороны в сторону, в приступе отчаяния заламывая худощавые руки, то неожиданно замирала подле дочери, приникая губами к холодному детскому лбу, напряженно вглядывалась в ее сомкнутые глаза, точно ждала, что те вот-вот откроются и поглядят в ответ. Но девочка глаз не открывала. Тогда мать вновь принималась нетерпеливо ходить взад-вперед.

На лавке сурово и неподвижно, точно окаменевший великан, сидел могучий старик. Немигающий взор его карих глаз был устремлен перед собой. Седая борода и глубокие морщины, испещрившие выдубленное солнцем и ветром лицо, выдавали его преклонный возраст.

А над тремя безмолвными людьми, под самой крышей, в дымном полумраке, повисло напряженное ожидание. Тяжелое, незримое, мучительное ожидание чего-то…

Внезапно послышался стук копыт. В дверь постучали, и звучный голос нетерпеливо произнес:

– Это я, Бральд. Отворяйте! Привел!

Женщина облегченно выдохнула: «Целитель!» Старик резко поднялся, шагнул к двери и отпер засов. Его невозмутимое лицо слегка дрогнуло, – под маской видимого спокойствия таилась великая тревога.

Дверь со скрипом отворилась, представив взорам людей невысокую фигуру в плаще с капюшоном. В полутьме лица было почти не видать. Старик прищурился, силясь разглядеть крючковатый нос, длинную бороду и морщинистое лицо – так, по его мнению, должен был выглядеть истинный целитель.

Вот незнакомец шагнул вперед, и старик распахнул глаза от изумления. Перед ним стоял не старец, не мужчина и не парень даже, – мальчишка! Мальчишка, которому от силы годков тринадцать набежало.

Из-под плотного капюшона цвета лесного мха выбилась кудрявая прядь огненно-рыжих волос. Юная кожа мальчика, щедро усыпанная веснушками, даже намека не таила на морщины. И только глаза, каких старик отродясь не видал – желто-карие в частую зеленую крапинку, казались многим старше своего владельца. Их взгляд источал необычайное спокойствие, завидную мудрость и знание. У пояса целителя висела сума диковинной выделки, да и сам плащ, расшитый дивными, мерцающими в темноте травяными узорами, говорил о том, что трудились над ним не людские руки.

Старик нахмурился. Он привык к размеренной жизни вдали от городской суеты и не жаловал чужаков. А тех, кто якшался со всяким сбродом, умевшим творить чудеса, не переносил и подавно. Но лекарь был нужен, и когда этот мальчишка, спешно кивнув в знак приветствия, уверенно направился к постели больной, он проводил его недовольным взглядом, но смолчал.

Следом за целителем в дом вошел рослый русоволосый мужчина в длинном сером плаще, замызганных штанах и стертых сапогах. Его глаза, точь-в-точь как у хозяина, только без красных прожилок и желтоватой старческой пелены, выдавали кровное родство. Крупные обветренные губы растянулись в улыбке.

– Насилу сыскал.

Юный целитель откинул капюшон, жестом указал женщине поднести поближе масляный светильник, и бережно вгляделся в бледное, осунувшееся детское лицо.

– Удушлица

1, значит, подкосила, – прошептал он.

Прикоснувшись ладонью ко лбу девочки, целитель качнул головой и недовольно нахмурился. Обхватив ее ручку у запястья, он смежил веки и недвижно просидел так какое-то время.

– Полагаю, она больна уже неделю, не меньше, – наконец, произнес он, вопросительно поглядев на женщину.

– Сегодня восьмой, – скорбно промолвила та.

Тревога в глазах незнакомца уступила место горечи.

– Отчего не позвали раньше?

– Да как мы могли? На отшибе живем! – всплеснула она руками. – Случайно от проезжих людей узнали, что есть такой, именем Фэйр, всем лекарям лекарь. А пока ее соседка травами лечила, да видать без толку все!

– Хворь эта жутко опасная. Травы – хорошо, да только одних трав мало, а время упущено! Сердце едва бьется, и она холодна как лед, – Фэйр замер в раздумьях и, что-то сообразив, принялся лихорадочно обшаривать просторную суму. Мигом позже он извлек на свет невзрачный мутноватый камень. – На вид обычный голыш, – обронил он, точно подслушав мысли людей. – Но ему цены не сложишь! Подскажет, что делать дальше, – с этими словами он проворно вложил камень в бледную детскую ладошку.

Сперва ничего не происходило. Потом в сердце камня зажглась крошечная золотая звездочка, точно неведомая жизнь в нем зародилась. Ее свет делался все ярче и ярче, и вскоре заполонил камень до краев. Но вдруг из золотистого он сделался темно-красным, после фиолетовым, черным, и, наконец, безвозвратно угас.

Лицо Фэйра омрачилось. Он забрал камень, задумчиво покрутил его в пальцах и тяжко вздохнул.

– Что… что это значит? – тревожно воскликнула женщина.