По ту сторону барьера

Спускаясь из коридора в кабинет по ступенькам, я уже занесла ногу над последней ступенькой, но не успела опустить ее, как Сажа подбила мне другую ногу, еще стоящую на второй ступеньке. Следовавший за мной Гастон, по всей видимости, тоже уже начал спускаться, так что не смог поддержать меня, а может, я ему помешала, судорожно вцепившись в его одежду. И мы, словно группа цирковых акробатов, вывалились, как на арену, в кабинет. Хорошо еще, что не вверх ногами.

Вот таким образом осуществились мои тайные помыслы, правда в несколько преувеличенном виде. И платье задралось, и шпильки из волос выскочили. Я сидела на полу, ошалело глядя на Гастона, шлепнувшегося на последнюю ступеньку лесенки с выражением полной прострации на лице. Надеюсь, однако, способности видеть он не утратил и мог разглядеть во всей красе и стройные ножки, обнажившиеся чуть ли не до бедер, и роскошные волосы, рассыпавшиеся в беспорядке.

Какое-то время мы оба остолбенело молчали, пялясь друг на друга. Потом меня прорвало и я закатилась от смеха. Гастон, пытаясь и в этой экстремальной ситуации соблюсти этикет и даже закрыть глаза, чтобы не видеть конфуза дамы, перестал с собой бороться и тоже разразился смехом.

Мы хохотали так, что от смеха слезы выступили на глазах, а перепуганная прислуга со всего дома сбежалась на шум. Первым примчался лакей Базилий и с силой затормозил на верхней ступеньке, по счастью, не свалившись на нас, с изумлением разглядывая господ, заходящихся от смеха посередине всего этого разгрома.

Внезапно я почувствовала, что смех Гастона принял какой-то другой оттенок - ага, проняло! Мне тоже расхотелось смеяться. И тут, к счастью, через стеклянную дверь из сада в комнату шагнул Роман.

Ему хватило одного взгляда, и он принялся распоряжаться. Я милостиво разрешила поднять себя с пола, теперь уже вполне воспитанно похихикивая и поясняя, что это все Сажа и Дамка. Боюсь, не удалось скрыть своей признательности виновникам катаклизма, не говоря уже о возмущении и осуждении. Дамку же я поклялась вознаградить ее любимым блюдом - заячьим паштетом.

Благодаря энергичным действиям Романа все в кабинете было приведено в порядок, мне закололи волосы и принесли нам кофе с новым комплектом хрусталя вместо разбитого. Тут выяснилось - нет необходимости представлять Гастону моего личного кучера. Гастон тут же заявил - они давно знакомы, он даже жизнью обязан Роману, когда тот доставил в Монтийи Сапфира, еще необъезженного, а он, Гастон, легкомысленно попытался на нем проехаться. Я предпочла не уточнять, когда же такое случилось.

Когда все успокоилось и мы с Гастоном смогли вернуться к прерванной беседе, оказалось, что беседуется нам совсем по-другому: смех нас сблизил. Мы уже не были высокородными дворянами, познакомившимися всего два дня назад, а хорошими друзьями, знавшими друг друга с детства. Исчезли натянутость и сдержанность, мы болтали, не замечая, как летит время. Но вот пришла пора прощаться.

- Ах, пани! - почти нежно произнес Гастон, когда я провожала его на террасу. - Как тяжко уезжать из рая! Для меня это был лучший, самый счастливый день в жизни. И я позволю себе...

- Пан может себе позволить все, что угодно! - лихо отозвалась я и, спохватившись, добавила: - Ведь я так страшно скомпрометировала себя в ваших глазах...

И не договорила, надо же ему предоставить возможность возразить. Он не замедлил ею воспользоваться.

- Как можно говорить о компрометации! - горячо воскликнул граф. - Дар небес! Счастливый случай! Если кто себя и скомпрометировал, так это я... ведь я осмелился... и теперь умоляю простить за то, что...

Тут уж я воспользовалась паузой. Очень тянуло закончить "не воспользовался случаем", но лицемерие опять заставило наивно поинтересоваться, за что именно.

- ...что я осмелился поднять свой взор на богиню!

Чтоб тебе! Пора кончать с этими церемониями. И я шутливо заметила:

- Кошке тоже позволено глядеть на короля.

Воспоминание о кошке заставило нас опять рассмеяться. Так, смеясь, Гастон вскочил в седло и, обернувшись, крикнул на прощанье:

- Обожаю кошек!

Роман меня уже ждал.

- Что ясновельможная пани графиня намерена предпринять, пока пан Юркевич не привез завещания? - без вступления начал он.

Увы, голова моя была занята отнюдь не паном Юркевичем и завещанием и я легкомысленно отозвалась:

- А ничего! Знаете же, что я люблю господина де Монпесака и намерена заставить его как можно скорее сделать мне предложение. В крайнем случае, могу и два раза выйти за него, с интервалом в сто лет! Я и на то согласна. А что?

- Пани изволит проявлять легкомыслие, чрезвычайно огорчительное для меня, ведь поблизости ошивается Арман Гийом. А я не знаю, что легче вывести из строя - карету или автомашину.

Радостное упоение меня не покидало.

- Как же, в карете ехать безопаснее, если ее не слишком разогнать.

- Зато по обочинам больше деревьев. Прошу отнестись к делу серьезнее. Господин де Монпесак сообщил то, что нам уже известно?

- В принципе, да, за исключением того, что Луизу Лера убили в ее собственной парижской квартире.