По ту сторону добра и зла. Воля к власти

Я замечаю нечто и доискиваюсь его основания; это значит первоначально: я ищу в нем намерения, и прежде всего того, кто это намерение имеет, субъект, деятеля: все происходящее есть деятельность, – в прежние времена видели во всем происходящем намерения, это наша старейшая привычка. Имеет ли ее также и животное? Как живущее, не принуждено ли и оно толковать вещи по своему

образу? Вопрос «почему?» есть всегда вопрос о causa finalis[245], о некоем «для чего?». У нас нет никакого особого «чувства causa efficientis»[246]; здесь прав Юм, привычка (но не только привычка индивида!) заставляет нас ожидать, что известное, часто наблюдаемое событие последует за другим – больше ничего! То, что дает нам эту необычайную крепость веры в причинность, не

есть наша большая привычка к последовательности событий друг за другом, но наша неспособность истолковывать что-либо происходящее иначе, как придавая ему характер преднамеренности. Тут вера в живущее и мыслящее как в единственно действующее

– в волю, намерение; тут – вера, что все происходящее есть действие, что всякое действие предполагает деятеля; это – вера в «субъект». Не есть ли эта вера в понятия субъекта и предиката большая глупость?

Вопрос: можно ли считать намерение причиной чего-либо происходящего? Или это также иллюзия? Не тождественно ли намерение с самим происходящим?

551

Критика понятия «причины».

Мы не имеем никакого опыта относительно причины; рассматривая вопрос психологически, мы убеждаемся, что это понятие вытекает целиком из субъективного убеждения, что мы являемся причиной того, например, что рука движется… Но это – заблуждение. Мы отличаем себя как деятеля от действия и пользуемся везде этой схемой – мы подыскиваем деятеля ко всему происходящему. Что мы сделали? Мы неправильно истолковывали чувство силы, напряжения, сопротивления, мускульное чувство, которое уже есть начало действия, как причину или принимали волю сделать то или иное за причину, потому что за ней следует действие.