По ту сторону фронта

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, находясь на временно оккупированной немецкими захватчиками территории, вступаю в ряды народных мстителей, чтобы мстить за честь моей Родины, за разрушенные города, за сожженные села, за слезы матерей, детей и жен.

Я клянусь быть честным, храбрым, бдительным, дисциплинированным воином, строго хранить военную тайну, беспрекословно выполнять приказы моих командиров и начальников.

Я клянусь быть бесстрашным и мужественным в борьбе против гитлеровских захватчиков и их пособников. За свою Социалистическую Родину не пожалею не только своей крови, но и самой жизни для достижения полной победы над врагом.

Я клянусь ни при каких обстоятельствах не бросать из рук оружия и живым не сдаваться врагу.

Если же по злому умыслу я нарушу эту клятву, то пусть, накажет меня суровая кара советского Закона и всеобщая ненависть и презрение».

В последние дни к нам зачастил Заслонов. Он очень подружился с Батей, любил поговорить с ним, посоветоваться. Один раз, возвратившись в лагерь, я спросил у Сураева, который выполнял тогда обязанности начальника штаба:

— Где Батя?

— В землянке. У них с Заслоновым опять железнодорожная дискуссия.

Я вошел. И верно: склонившись над картой, одной из тех пятикилометровок, которые я ему принес, Григорий Матвеевич обсуждал с Заслоновым предстоящую операцию.

— Я и говорю… Вот если здесь… примерно километра за два до станции. Самое уязвимое место. Видите: прямо у полотна лес, подход обеспечен… Да я без карты помню. Там насыпь высокая: весь состав под откосом будет.

— Ну и что же?.. А на другой день пути исправят, и опять как ни в чем не бывало. Нет, это только на словах хорошо под откос пускать, а по-настоящему лучше в выемке… Ну, например, здесь… Я ведь тоже знаю место: глубиной метров пять эта выемка. И всю ее завалит железным ломом. Разбирать, так до рельсов и добраться трудно! Для железной дороги хуже всего, когда крушение происходит в выемке. Поверьте опыту…

— Хорошо. Но здесь — открытая местность. А вот тут — и выемка, и лес близко.

— Можно. Но здесь он дает тихий ход, не получится такого эффекта, а там разгонится.

— Да-а… Ну что же. Значит, там и надо. Подумать только, сколько тонкостей приходится учитывать при организации всякого дела!.. Значит, решено, тут… — И, указывая на другое место карты, Батя добавляет: — Но меня интересуют больше всего вот эти пауки.

Речь шла о железнодорожных узлах.

— Да вы становитесь настоящим железнодорожником, — улыбнулся Заслонов. — Хотите регулировать движение фашистских поездов. Многого они не досчитываются от такого регулирования!

— Ну уж вы совсем разошлись. Что это за комплименты на прощанье!

— Да нет, Григорий Матвеевич, вы вообще серьезно взялись за железнодорожное дело.

Через несколько дней, когда Заслонов пришел провожать нас, Батя, широко махнув рукой, сказал:

— Вот вам все наше имение. И Бычачья база, и Центральная, и все остающиеся запасы, и все болота. Командуйте!

Заслонов оставался на нашем месте, в его подчинение переходили и отряд Ермаковича, и отряд Бутенко, и группа Сутужко.

Дорога на юго-запад

Одной из трудностей предстоящего рейда являлось то, что никто из нас не имел еще опыта таких больших переходов. По намеченному маршруту нам предстояло пройти до шестисот километров в тылу врага.

Двинулись строго на юг, к Березине, через моховые болота, широко раскинувшиеся впереди. Деревца и кустики были здесь редки и уродливы, словно сосны и березы вырождались на этой зыбкой почве. Кочки, напоминающие большие муравейники, краснели от прошлогодней подснежной клюквы. А пышные зеленые и красноватые мхи, пропитанные, как губка, холодной весенней водой, мягко оседали под ногами. Партизаны вязли в них по щиколотку, по колено, спотыкались, но упрямо шли за Батей, который, кажется, не знал, что такое усталость.

Отдыхали на другой день на сухом островке, где стоял когда-то хутор Лубники, а теперь чернело пожарище да торчали покосившийся сарайчик и убогий тесовый навес.

Сбрасывая с плеч тяжелый вещевой мешок, Тамуров невесело пошутил:

— Хорошо еще, что Ванюшку не взяли, а то бы пришлось и его на себе нести по такой-то дороге.