По ту сторону льда

Когда они вернулись в комнату, питерское небо уже стало едва заметно светлеть. Марина упала на постель и потянула за собой Ваню. Он едва не рухнул на нее, но в самый последний момент подставил руку. Слабо улыбнувшись, она провела по его колючей щеке кончиками пальцев.

Когда она поняла, что Ваня для нее больше, чем просто партнер, больше, чем друг? Точно она не знала. Нет, не после предательства Сеченова и не после Сочи. Он всегда был дорог ей, она всегда воспринимала его как близкого человека. Да, они могли ссориться, могли не общаться вне льда, совершенно по-разному проводить отпуск, выходные и свободное время, но это ничего не меняло. Она ненавидела хейтеров, писавших про него какие-то гадости, пытавшихся унизить его. Проще было самой снести оскорбления, чем позволить оскорблять его. И когда она читала подобные комментарии, все в ней выворачивалось, кровь яростью закипала в венах, пальцы так и дрожали от злости. Так когда же все изменилось? Ей всегда нравилось, как он говорит, нравилось слышать его голос. Иногда она смотрела на него, когда он отвечал на вопросы журналистов, и что-то теплое шевелилось в ней. Так было, наверное, почти всегда… А потом на одной из самых обычных тренировок она сломала два ребра. Вот тогда все и изменилось. Нет, она не проснулась однажды утром с четким осознанием своих чувств, не ощутила неуемное волнение, вдруг увидев Ваню после разлуки, ничего такого не было. Вообще ничего. Она просто осталась одна с непониманием того, что будет дальше, со своими страхами, со своими надеждами. Тогда она не была одна, но… Но для Палонского его карьера, его собственные проблемы оказались куда более важными. Вот тогда она, наверное, впервые посмотрела на все как-то иначе. Рёбра срастались плохо, возникли осложнения. Ваня прождал ее несколько месяцев, и все эти месяцы она чувствовала его поддержку. В ее сторону сыпались обвинения, с каждым днем все более явными становились намеки на то, что она просто симулирует, а он ждал ее. И это помогало ей терпеть, помогало бороться. Она не знала, что бы было с ней, с ними, окажись на месте Воронова кто-то другой, и благодарила небо за то, что это именно он. Вот тогда она впервые почувствовала что-то странное, глубокое. А потом полетели дни и она, кажется, тоже полетела, прекрасно отдавая себе отчет, что рискует насмерть разбиться о камни. Но он не дал…

Марина закрыла глаза, сглотнула и погладила Ваню по животу. Он накрыл ее руку своей.

- Во сколько у тебя самолет? – спросила она, и голос ее прозвучал, будто шелест листьев в осеннем парке.

- В начале первого.

- Я тебя провожу.

- Не надо. Я тебя домой отвезу, а потом поеду. Зачем тебе в аэропорту болтаться?

- Просто хочу проводить тебя.

- Не надо, Марин. - Он погладил ее по голове. – Мне спокойней будет, если я буду знать, что ты дома.

- Смешной ты. – Она улыбнулась. – Как будто я никогда не бывала в аэропортах. Вань… Ты меня ни с кем не путаешь?

- Тебя спутаешь, - усмехнулся он, и грудная клетка его слегка вздрогнула. Марина подтянулась повыше, поцеловала его в подбородок.

- Ну вот.

- Сделай хоть раз, как я прошу, Казакова.

Она вздохнула и, сложив руки у него на груди, положила на них голову. Ваня погладил ее по спине, привычно очертил лопатки, провел по ягодицам и остановил руку на пояснице.

- Ты долго в Питере хочешь пробыть?

- Не знаю… - ответила она, не поднимая головы. – Пока ты не вернешься, наверное. Тренироваться все равно пока нельзя. Может, в бассейн похожу – врачи рекомендовали поплавать, чтобы ногу быстрее восстановить.

- Лучше на море.

- Что на море?

- На море поплавай.

- Ага, пойду в Балтийское нырну, - усмехнулась Марина с легкой издевкой.

- Я серьезно.

- Ва-а-ань…

- Пойдем часов в девять в агентство и путевку тебе возьмем. Или сама вечером сходи. Может, есть какая-нибудь горящая, чтобы вылет завтра-послезавтра.

- Это не горящая, а пылающая. - Марина снова приподнялась и посмотрела Воронову в лицо. – Ты это что, серьезно, что ли?!

- Вполне, - отозвался он, глядя ей в глаза. На Кипр или Мальдивы. Считай, это будет моим тебе подарком в честь окончания сезона.

- Ты сумасшедший, Воронов, - прошептала она, глядя ему в глаза.

Вместо ответа он притянул ее к себе и поцеловал.

Утром Марина чувствовала себя так, будто ее всю ночь пытали, да в добавок еще и не дали после этого отдохнуть. В общем, примерно так все и было.

Она чистила зубы, когда в ванную вошел Воронов. Он остановился позади нее, уперся обеими руками в раковину, заключая Марину в своеобразный капкан, и посмотрел в зеркало поверх ее головы. Они видели свое отражение и понимали, что есть в этом что-то интимное, глубоко-личное, то, что сложно объяснить словами. И брюнетка, смотрящая на нее из зеркала, брюнетка, позади которой стоял он – высокий, сильный, надежный, казалась Марине совершенно другой. Не той замученной бледной девочкой, которой она была позавчера и вчера. Он делал ее другой.