По ту сторону ночи

Длинный и пологий подъем в конце концов иссяк. Между обеими вершинами тянется покрытая щебнем и низенькими кустиками альпийской голубики плоская гряда. По другую ее сторону открывается широкая перспектива бассейна Кедона; здесь тоже уходят к горизонту ряды синеющих гор. Высокие хребты загородили мир со всех сторон. Голые и лесистые склоны, крутые ущелья и пологие долины, реки, ручьи и водопады — все затянуто солнечной дымкой и уходит в бесконечность. А в центре этой грандиозной панорамы мы с Сережей! Кроме нас, нигде не видно никаких признаков жизни. Ни человека, ни зверя, ни птицы! Поневоле в душу прокрадывается

тягостное чувство отрешенности, нетерпеливое желание чем-то нарушить безмолвие и доказать себе, что еще не растворился в этом бесстрастном пейзаже.

— До чего одиноко! — говорю я Сереже. На таких вершинах особенно остро чувствуешь свою бренность.

— Э, нет, — говорит Сережа. — Я этого не чувствую!) Скоро мы проведем сюда дороги, заселим тайгу и запросто покорим дикую природу. Разве не так?

— Мне ли этого не знать? Ведь я тоже прокладываю пути в тайгу! И все же стоит природе слегка повести плечами, как исчезают города и погружаются в океан континенты.

— Философия пессимизма!

— Ничего подобного! Протест против бахвальства? Я не меньше твоего верю в человеческий разум и в нашу способность противостоять могуществу природы. Но только неразумный забывает о неравенстве сил. Признайся, что ты и сейчас просто храбришься!

— Признаюсь, — ухмыляется Сережа. — Молчу! Тем более что криком тут не поможешь.

— Да, кричи не кричи — услышат только камни… Впрочем, кричать и унывать незачем. Давай-ка подумаем, в какое из этих ущелий лучше спускаться!

Мы подошли к краю седловины. Отсюда начинается сперва покатый, а затем все более крутой спуск. Перед нами несколько разветвляющихся ущелий. Начинаясь в одной и той же части водораздела, они могут разойтись дальше на многие десятки километров. Избрав не то ущелье, мы рискуем намного удлинить путь. Для сытого человека такая перспектива не очень страшна, но голодному и усталому она может принести много неприятностей.

Я задумываюсь. Вероятно, выгоднее спускаться по правому ущелью. Километров через восемь — десять оно, если судить по карте, должно выйти к невидимому отсюда озеру в долине Кедона. Левее видны три или четыре других распадка. Они круто врезаются в горный массив и выходят в главную долину, вероятно, значительно выше озера. Избрав первый из этих путей, мы направимся прямо к цели, второе направление прибавит нам несколько лишних часов ходу.

Казалось, раздумывать нечего. Но меня смущает крутой поворот вправо, который делает первое из ущелий километрах в полутора отсюда. Куда оно направляется дальше, мешают видеть горы.

— Я боюсь, как бы не угодить опять в долину Омолона!

— Не дай бог! — содрогается Сережа. — Не нужно рисковать. Пойдемте в один из средних распадков, и он наверняка приведет нас если не к озеру, то к Кедону!

— Чтобы не попасть впросак, давай взберемся на эти вершины и сориентируемся. Ты полезай на ту, а я на эту гору. Главное, определить место Кедонского озера. Добравшись до него, мы можем считать себя дома!

Через несколько минут Сережа еле виден на сером склоне соседней вершины. Я тоже медленно карабкаюсь по глыбовой гнейсовой осыпи. Плоские камни шевелятся, как живые. Многие из них скользят под моей тяжестью, и мне приходится балансировать, чтобы не свалиться. Наконец я попадаю на слегка утоптанную баранью дорожку, каких много в северных горах.

Тропы горных баранов огибают вершины по пологим кривым, местами расширяются в небольшие площадки- лежбища, пересекают одна другую и внезапно без видимых причин прерываются на полусклоне. Появление таких хорошо распланированных тропинок на крутых склонах безлюдных от века гор кажется совершенно удивительным. Однако даже несведущий человек сразу поймет, кто их проложил. Ему подскажет высохший бараний помет и следы раздвоенных копытец.

Бараньи тропинки — истинное благодеяние для охотников и геологов. Столетиями ходят по ним животные, выбирая наилучшее направление и постепенно уплотняя грунт и каменные россыпи.

На вершинах гор их не беспокоят комары и оводы, отсюда острое зрение позволяет загодя увидеть приближающуюся опасность.

Я останавливаюсь отдышаться на крошечной площадке, где только что лежали два диких барана. Под круто вздернутой глыбой гнейса видны два продолговатых углубления, выдавленных в твердой, как камень, почве многими поколениями лежавших здесь животных. Кучки совершенно свежих темных шариков, еще не впитавшиеся в землю зеленоватые лужицы говорят о том, что потревоженные бараны сорвались отсюда всего несколько минут назад.

Покурив, я осматриваюсь. Подниматься выше нет смысла. Отсюда хорошо видно, что самое правое из ущелий, как я и опасался, уходит к Омолону…

Таким образом, если бы не осторожность, мы рисковали бы очень многим, может быть и жизнью. Холодок пробегает у меня в груди, но тут же я облегченно вздыхаю: «Ну уж если судьба уберегла нас от этого несчастья, то нам и дальше бояться нечего!»