По ту сторону ночи

— Все-таки в зеленом цвете больше радости; вот посмотрите, сколько ее здесь, в отделении для малахита.

…Перед нами лежали небольшие угловатые глыбы шелковисто-зеленого малахита из меднорудных месторождений Северного Урала. По яркому то густому, то бледно-зеленому фону струилась волна отливающего шелком рисунка. Смотришь и не веришь в каменность этого камня! Мягкие переливы цвета и рисунка скорее напоминают драгоценную, сотканную руками человека парчу…

— Когда-то мы заслужили громкую славу мозаичными изделиями из малахита, — начал инженер. — Наши умельцы пилили камень на тонкие маленькие плитки и склеивали из них непрерывно вьющийся узор на поверхности больших колонн, ваз или столешниц. Иностранцы назвали этот остроумный способ русской мозаикой.

— Вот лучшее доказательство превосходства искусства над природой! — заметил член комиссии с бородкой. — Разве она в состоянии создать столь изысканный рисунок на такой громадной поверхности?

— Конечно, в природе нет подобных монолитов малахита, — возразил Владимир Ильич, — но ведь и мы в этом случае развиваем в едином рисунке лишь то, что она нам дала! Кстати, если говорить о радостном зеленом цвете, то вот где его надо искать, смотрите!

Он показал на следующий отсек, где висела скромная табличка с надписью: «Нефрит».

Здесь высокой грудой были навалены бесформенные глыбы и округлые валуны одного из самых интересных в истории человечества камней.

Владимир Ильич прав. Кричащее богатство в расцветке и узоре малахита отступило перед сдержанным благородством и задумчивой красотой нефрита. Отполированные водой гальки и матовые распилы глыб отливали бесконечно разнообразными зелеными оттенками. Тут и нежно-зеленые, как травка на весеннем лугу, и черно-зеленые, как заснеженный еловый бор, и все промежуточные тона камня — от цвета незрелой антоновки через чистый изумрудно-зеленый к голубовато-зеленому, как осенняя вода в горных потоках, или буровато-зеленому, как увядающие листья орешника.

— А ведь здесь только наш саянский нефрит. В Китае особенно ценился молочно-белый и сероватый нефрит «цвета плевка». С изделиями из такого камня связаны древние предания и таинственные поверья. Его стоимость была баснословной!

В этот момент мое внимание привлекла лежавшая поверх кучи небольшая галька травянисто-зеленого нефрита. Величиной и формой она напоминала большой пузатый огурец. Великолепно отшлифованный рекой камень тускло мерцал почти на уровне моих глаз глубоким внутренним светом. На чистом и веселом зеленом фоне были разбросаны редкие кроваво-красные пятнышки и тоненькие жилки. Никогда ничего подобного по красоте и притягательности я еще не видывал. Совершенство цвета и формы было столь велико, что я не мог противиться и, протянув руку, осторожно погладил выступавшую округлость гальки. Бархатисто-гладкая поверхность зеленого камня рождала ощущение столь нежной свежести, что невольно возникала мысль о лесной прохладе.

Меня охватило страшное искушение.

— Наши запасы нефрита, — слушал я краем уха пояснения инженера, — почти не пополнялись с середины прошлого века. Все, что вы видите, собрано трудами и упорством одного из пионеров цветного камня Сибири, уральского инженера Пермикина. С опасностью для жизни он не раз пробирался с горсткой рабочих в дебри Саян и собирал в бассейне реки Онот валуны нефрита.

Я уже взял гальку. Ее живая тяжесть оттягивала и холодила мне руку.

— В конце концов ему удалось найти и коренное месторождение камня, который ценился в те времена на вес серебра.

Я горел как в огне. Кровь шумными волнами билась в жилах. Мне казалось, что все видят мое смятение. «Или сейчас или никогда», — кипели мысли. Тяжесть камня становилась все ощутительней.

— Хотя саянские месторождения дают нефрит лишь зеленого цвета, — услышал я голос Владимира Ильича, — но зато почти нигде не встречается такой богатой гаммы оттенков. Смотрите, какой замечательный образец!

С этими словами он протянул руку и взял у меня из рук мою гальку.

Я оторопел… но почувствовал огромное облегчение. Затем оно сменилось досадой. «Трус! Упустил единственную возможность! — думал я в сердцах. — Глупая интеллигентская нерешительность! Никто никогда не считал присвоение минералов банальной кражей. Даже самые выдающиеся минералоги не страдали особой щепетильностью в этом вопросе!»

Тут услужливая память напомнила мне о Кокшарове. Известный академик и крупный минералог XIX столетия был не очень разборчив в отношении права собственности на минералы. В результате частные коллекционеры, которых в то время было очень много, зорко следили за тем, чтобы какой-либо из образцов не перешел в карман его высокопревосходительства!

Досадуя на себя, я уже почти не следил за дальнейшим и меланхолично брел в хвосте нашей небольшой группы, рассеянно смотря по сторонам.