По ту сторону стаи

   ...Чёрные руины, от которых сильно тянет гарью - и мне боязно подойти ближе, будто они до сих пор пышут жаром. Но показывать страх нельзя, это слабость, и я подхожу к стенам, на которых уже прочертил полосы вчерашний дождь. Подумать только, ещё день назад тут был такой же особняк, как у нас, а теперь так тихо, словно на много миль вокруг нет ни одной птицы, и шмели не жужжат над шиповником, да и сам он стоит со свернувшимися от пламени листьями, коричневыми, словно обёрточная бумага. Я трогаю их - и они рассыпаются в пальцах щепотками пыли...

   Дедушка что-то говорит, но я не слышу ни слова. Вместо слов - живые картины, как в волшебном калейдоскопе, купленном у цыган на ярмарке, да только он, видать, зачарован злобным колдуном. Ужас пробирает до костей, но и оторваться невозможно, как ни старайся... Нет защиты - значит, нет уже в живых того, кто очерчивал невидимый круг... "Запомни, Ядзя". Я запомню... Каждый обугленный камень. Каждую скрученную огнём былинку... "Смотри, дитя", - голос дедушки откуда-то издалека, - и новый поворот дьявольского калейдоскопа. Теперь уж я не смогла бы не смотреть, даже если бы меня пригрозили разорвать на части. Лопаются стёкла над маленьким балконом, увитым плющом - там наверняка была спальня, - и огонь, вырываясь наружу, принимается лизать каменные стены, а плющ чернеет, сворачивается и рассыпается золой - как шиповниковые листья в моих пальцах... "Запомни и это, Ядзя". Я запомню - у людей нет ничего, кроме ненависти, взращённой на благодатной почве страха и удобренной завистью. Для них мы - страшная сказка, рассказанная охотниками у ночного костра. Но ведь у охотников есть факелы и ружья... В спальне сгорает и милая маленькая шляпка, и превращается в обгорелую бесформенную тряпку платье, которое я так хотела бы носить, когда вырасту... "Не смей забыть это, Ядзя". Кровь - не вода, и её нельзя разбавить, не подвергнув опасности свой мир. Не запятнав позором честь Семьи... "Не отводи глаз, дитя". Смотри же: нельзя открыть сердце тем, кто тотчас же вырвет его и с ненавистью и страхом растопчет, пролив кровь тебе подобных. Будь проклят тот, кто забудет это...

   Каждое слово - ясное, как чистый свет, что плещется в звёздных часах. Я протягиваю руку и прикасаюсь пальцами к почерневшей стене мёртвого дома. Я вырасту, и - клянусь честью - никогда не дам дедушке повода считать себя недостойной быть частью своей Семьи. На пальцах остаётся копоть вчерашнего пожара - я просто не посмею не запомнить.

   ...Я поднимаю руку и смотрю на пальцы, словно ожидаю увидеть на них чёрный мазок сажи, который был здесь двадцать лет назад. Но вижу только немного засохшей крови и землю с чёртовой клумбы, что была возле дома этих кровосмешенцев.

   Хорошая память - то ли благо, то ли проклятье...

   Наш мир оставался неизменен веками. Когда пришли города, он остался в них отдельными домами и пророс крошечными переулками в самых неожиданных местах. Он был на обратной стороне городов, надвинувшихся, как огромные дымные монстры; мы так и жили, переходя через изнанку зеркальной глади, расступающейся при повороте ключа. Нам даром не нужна была чёртова человечья цивилизация - с вечным смогом, грохотом подземки и визгом автомобильных шин. Эти слепцы вечно бежали по каким-то своим никчёмным делам, и не могли ощутить красоту земли даже на четверть. Живое тепло брусчатки, игру света за стёклами кованого фонаря, холмы и леса, населённые множеством существ. Иногда люди замечали что-то, малую толику, отбрасывали чёрный цвет и щедро добавляли розовый: так рождались их сказки.

   Мы слишком долго сидели в своих поместьях, думая, что существующий порядок вещей незыблем. А когда проснулись и выглянули наружу, было уже поздно. Оказалось, что везде, куда ни плюнь, полно полукровок. Под угрозой вырождения Внутренний Круг, скрепя сердце, допускал приток свежей крови, но "приток" не означал "лавина" - и отнюдь не означал попустительство в воспитании. Сейчас же этот приток грозил ассимиляцией - и вот тогда слово "полукровки" для нас стало бранью. Недолго пришлось гадать над тем, чего ожидать от нынешнего Круга. Новых порядков - и бравых молодцев из Сектора Всеобщего Покоя. Кто оказался не согласен и говорил хоть полслова поперёк - того ждало с распростёртыми объятьями Межзеркалье.

   А Межзеркалье всегда готово было высосать последние крупицы жизни.