По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

И настал день, когда они все предстали перед ним — словно сама Владимирская земля глядела на своего князя сотнями глаз. Все эти люди взросли под властью великого князя, служа ему, при нем достигли своего положения и наживали свое состояние, а значит, он мог в какой-то степени считать их творением рук своих. Все лица подданных казались ему знакомыми — многих из присутствующих он знал, а в остальных узнавал свою Русь — простодушную и лукавую, буйную и кроткую, скупую и щедрую. Сколько таких лиц прошло перед великим князем за всю долгую жизнь! Люди сражались и умирали за него, радовались его успехам, горевали вместе с ним над неудачами. Был ли он виноват перед ними? Наверное, был. Власть не может быть одинаковой для всех. Были ли они виноваты перед ним? Может быть. Он не собирался оправдываться перед ними и не хотел оправданий от них. Он был их государем и собрал здесь, в просторной княжеской гриднице, чтобы объявить им свою верховную волю.

Он начал без предисловий:

— Князь Константин, старший сын мой, мне не послушен. Поэтому наследовать мне не может. Говорю вам всем, что княжение великое владимирское отдаю по моей смерти другому сыну моему — князю Георгию. Такова моя воля. Вам же велю присягать ему на верность и на том целовать крест святой. Ему же, Георгию, поручаю свою княгиню и младших братьев, чтобы был им отцом и защитником. Согласны ли вы?

Не ожидая скорого ответа, Всеволод Юрьевич оглядел собравшихся. Большинство было озадачено таким неожиданным заявлением. Именно Константина видели они над собой князем, привыкли к этой мысли, и расстаться с ней сразу было нелегко. Кроме того, великий князь знал, что строгого и с виду неприступного Константина любят больше, чем радушного и веселого Георгия.

Великий князь не ждал от своих подданных отказа. Не важно, кто из его сыновей им больше нравится, главное было в том, что пока он, государь и великий князь Владимирский Всеволод Юрьевич, жив, его воля служила им законом, хотя бы она была направлена против их выгод и личных желаний. Но ему требовалось их согласие, высказанное всеми в присутствии всех, чтобы никто не посмел впоследствии от него отказаться.

Однако они молчали. Никто не спешил выражать его первым.

Выручил боярин Михаил Борисович. Выступив вперед, он размашисто поклонился великому князю и провозгласил:

— Государь, великий княже! Сделаем все, как ты хочешь, по воле твоей!

И вслед за ним собрание многоголосо подтвердило:

— Сделаем… по воле твоей…

— По воле твоей, княже…

— По твоей воле, государь…

Итак, новый наследник был назначен и утвержден. Дальше все прошло как положено: епископ Иоанн принял от каждого клятву и крестоцелование. Последним ко кресту подвели князя Георгия, который поклонился отцу, поклонился собранию и поклялся быть народу отцом и заступником.

Перед тем как распустить всех по домам, великий князь устроил угощение. Пир получился шумный, но как ни выкрикивали бояре славу Всеволоду Юрьевичу и сыну его, князю Георгию, как ни старались рожечники и песельники добавить веселья к вину и яствам, все же это не могло заглушить озабоченности, что неотвязно владела большинством. Выборные от городов были в основном люди старые, битые жизнью и опытные. Они очень хорошо представляли себе, что бывает, когда один богатый и сильный князь считает себя несправедливо обойденным другим сильным и богатым князем. Разъезжались по своим городам удрученные, несмотря на то что великий князь на прощанье обласкал их и щедро одарил каждого.

Опасения их вскоре стали подтверждаться. Из Ростова пришли известия о том, что князь Константин заявил о своем несогласии с волей отца, но обвинял во всем почему-то не великого князя, а брата своего Георгия, считая, что именно он лестью и уговорами вынудил Всеволода Юрьевича забрать у Константина то, что было ему положено по праву.

Сам же великий князь, казалось, нимало не был озабочен гневом старшего сына. С того дня, как он распустил собрание, тихо жил в княжеском дворце, лишь изредка выезжая отстоять службу в Успенском соборе, при большом стечении горожан. Много времени проводил с молодой женой, полюбил одаривать ее подарками, заказывал у своих златокузнецов дорогое и затейливое узорочье. Подолгу смотрел на нее, любовался Любовью, словно хотел запомнить ее не только до конца дней своих, но и на потом. Иногда становился угрюм, молчалив, по целым дням ни с кем не разговаривал, с трудом терпел возле себя лишь супругу да сына Георгия.

Стал щедр к бедным — почти каждый день посылал дворовых раздавать милостыню по самым захудалым дворам и на церковных папертях. Полюбил обходить свое обширное хозяйство — склады, поварни, мастерские, наблюдал за работой кузнецов, литейщиков, камнерезов с таким любопытством, словно видел это впервые.