По закону военного времени…

Взял ее на руки и встал в полный рост. Не обращая внимания на бомбежку, понес тело обратно в ЗПУ. Шел и беззвучно выл, слезы помимо воли катились из глаз. В голове ни одной мысли. Только боль, пустота и чувство вины, что не уберег. Занес ее в наш отгороженный угол. Положил на кровать из двух панцирных поставленных вместе. Руки и камуфляж были измазаны грязью и кровью вперемежку. Сел на табуретку и заплакал. Первый раз в своей взрослой жизни рыдал. Потом зашли ребята из экипажа радиостанции и вывели меня на улицу. Упирался, не хотел уходить, пока не заломали и не вывели. Все как могли утешали.

Потом целый день меня не пускали в ЗПУ. Сидел в щели и курил. Ко мне зашел наш замполит капитан 2 ранга Востриков. Мужик он вроде ничего, душевный. Зам сел рядом со мной и попросил сигарету. Подкурив от зажигалки, с минуту посидел молча, видимо собирался с мыслями. Достал из запазухи бушлата целлофановый пакет.

– – Володя, вот ее личные вещи, письма и похоронка. Если хочешь, я напишу ее родителям. Остальное в ЗПУ.

– – Нет, я сам. Спасибо, Михаил Иванович.

– – Ты вообще как? Нормально? Володя, не делай глупостей, хорошо?

– – Да, конечно. Самоубийством я ее к жизни не верну. Но мстить буду до конца жизни. Или пока не убьют, или пока не повешу ее фотографию на стене Белого Дома в Вашингтоне.

– – Это правильно, Володя. Послушай меня, тебе необходимо уехать отсюда. Нас все равно расформировывают… Не было б войны, я бы тебя в отпуск отправил, но… Она тебя очень любила. Ты уж извини, но мы прочитали ее некоторые письма… Давай ее помянем, – и с этими словами он снял с пояса под бушлатом флягу.

Михаил Иванович налил спирт в крышечку от фляги. Из кармана достал пачку русских галет и баночку сосисочного фарша. Перочинным ножиком вскрыл банку и поставил ее на пол щели.

– Пусть земля ей будет пухом! – сказал он и опрокинул крышечку в рот, а потом зеленой пластмассовой ложкой зачерпнул из банки фарша и, намазав его на галету, отправил в рот. Я тоже опрокинул крышечку, но закусывать не стал. Хоть и чистый спирт. – Ну ладно, Володя, я пойду.

Когда замполит вышел, я еще с минуту сидел и курил. Растоптав, бычок каблуком ботинка, взял пакет. В нем лежали: удостоверение личности, жетон с личным номером, паспорт, фотографии отца, матери, сестры и моя, которую я отдал в личное дело, но она видимо украла ее оттуда, рабочий блокнот и серый лист формы 17\БП – похоронка. А также флакончик духов, перетянутая бечевкой пачка писем. Перерезал ножом бечевку и начал смотреть письма. В основном от матери, которая, судя по адресу, находилась в Черкесске, Краснодарского края у родственников, от сестры Насти, которая с мужем служила под Одессой, от отца, которого по мобилизации отправили в Киев на переподготовку. Было одно недописанное, к матери. Взял его и невольно пробежал глазами. Письмо было оптимистичным. Она хвасталась, как у нас с ней все хорошо, что после войны обязательно приедем к ней, а потом будем привозить внуков. Потому что она очень хочет ребенка от меня и о том, что все получилось, то есть забеременеть. Эх! Оксанка, Оксанка!!!! Чиркнул зажигалкой и поднес лист к пламени, тот не заставил себя долго упрашивать и загорелся сразу. Пожирая строки неотправленного письма. Так сжег все письма, оставил только конверты с адресами родных.

Бойцы из крышек парт и столов сколотили гроб. Ее вынесли во двор и положили на кучу песка и щебня возле той самой воронки. Оксану хоронили в том, в чем была – в камуфляже. Даже не верилось, что моя жена погибла, казалось, что она просто заснула. Так как времени и бензина не было, решили похоронить у обочины дороги на склоне в балку, недалеко от военкомата. Гроб отнесли туда, дав трижды залп, опустили в яму и засыпали землей. На холмике водрузили палку, на которой была прибита дощечка с указанием данных похороненной Оксанки.

На войне душа невольно черствеет, и смерть друзей переносишь не так остро как в мирное время. Но я потерял не друга, а свою жену и неродившегося малыша. Еще посидел минут десять возле могилы и пошел обратно к военкомату. Там сели в ЗПУ и помянули ее чем Бог послал. Под вечер прибыл нарочный от Начальника штаба СОРа с письменным распоряжением в его распоряжение завтра к девяти утра. Не мог больше здесь оставаться, и отпросился у Петрова уйти пораньше. Собрал свои пожитки в вещмешок, вышел во двор. Закинул свой автомат за спину и пошел вниз на Матроса Кошки. Так началась другая жизнь. Шестьдесят семь дней Оксанка пробыла моей женой, но чувствую, что за этот срок прожил полноценную семейную жизнь. На войне всегда были потери, и знал, что что-то нас разлучит. Это оказался осколок из стали, которую добыли где-нибудь в странах третьего мира, на сухогрузах переправили в США, там ее переплавили и простой американский слесарь изготовил корпус этой бомбы. Хотя этот работяга лично против меня, против Оксанки и еще четверых убитых тогда вольнонаемных служащих, не имел. Теперь ничего не держит, ну держитесь, чертовы янки! Русские идут!!!!!!!!

Часть II

По полю танки грохотали…