— Весь народ поднялся на защиту Москвы. Люди различных национальностей шли добровольцами на фронт, просили направить их на самый трудный участок. Панфиловская дивизия, сформированная в Туркестанском военном округе, заняла рубеж на Волоколамском шоссе. В одном из полков гвардейской дивизии сражался сержант Усман Ташпулатов. На позицию, которую занимала его противотанковая батарея, ринулись фашистские танки. Завязался трудный бой, в котором сержант Ташпулатов был ранен. Но он не покинул своего орудия и прямой наводкой подбил три танка. К концу дня атака была отбита. На этом участке враг не продвинулся ни на метр. Он был остановлен, а потом отброшен нашими войсками. За этот трудный бой, за героизм сержант Ташпулатов был награжден орденом Красного Знамени!
Гром аплодисментов раздался в солдатском клубе.
Ташпулатов, взволнованный и растроганный, снова поднялся на трибуну.
— Рахмат! — сказал он и приложил руку к сердцу. — Спасибо, друзья! Рахмат, товарищи бойцы! Но я хочу сказать, правду сказать. Нет, я не был героем, я дрался, как все. Весь народ знает о двадцати восьми героях-панфиловцах, которые остановили пятьдесят танков! Ни один танк не прошел через их окопы. Вот это настоящий героизм! Мы все равнялись на них. И ваши аплодисменты разрешите в первую очередь отнести этим героям!
Солдаты снова аплодировали. Я смотрел на председателя колхоза, на его круглое восточное лицо, бурое от загара, на седые волосы, на добродушную улыбку дехканина и думал: «Настоящие герои всегда скромны. Этот узбек дрался за столицу русского народа, как за свой родной дом. И не хвастается этим, не кичится. Он даже смутился, когда подполковник говорил о его боевых делах. Вот, оказывается, какой он. А я-то считал, что ордена у него только за хлопок».
После торжественной части был праздничный ужин. Плов был самым настоящим, с горохом, изюмом и восточными пахучими приправами. Колхозники помогали повару. Они сами освежевали бараньи туши, чистили лук и колдовали над котлами.
— Объедение! — сказал Зарыка и отложил ложку. — Попробую по-узбекски.
Но руками есть он не умел. Рис просыпался между пальцами, жир стекал по ладони.
— Брось дурачиться! — сказал я.
— Молчи! — ответил Зарыка. — Я осваиваю местные обычаи.
— Не порть аппетита.
— Отвернись, красавица.
Тут я увидел, что колхозник, сидящий рядом с солдатом, орудует ложкой, и спросил его:
— Почему руками не едите? Стесняетесь?
— Совсем нет. Руками теперь у нас не едят. Это раньше было, когда культура совсем низкий был. Теперь ложки много есть и каждый колхозник очень стал культурный гражданин.
Зарыка, слушавший наш разговор, покраснел. Сунул руки под стол, быстро вытащил носовой платок и вытер жир на пальцах.
Делегация воинов, которая ездила в подшефный колхоз, возвратилась на следующий день.
Мощенко вынул из кармана подарок: завернутую в газету тюбетейку. Она была черная, четырехстворчатая, с белой вышивкой.
— Каждому по такой подарили, — рассказывал Петро. — Мы сидели в президиуме, а девушки подошли и надели на нас тюбетейки.
— А девушки ничего? — поинтересовался Зарыка.
— Что надо!
— Загибаешь.
— Я с одной познакомился. Глазищи — как черная черешня. А ресницы, — Петро растопырил перед своими глазами пальцы, — во какие! Как посмотрит, так наповал!
— Пригнись, ребята, Петро свистит!
— Честное комсомольское. Ее Дильбар зовут. По-нашему выходит — Дэля.
— Ты же по-узбекски ни слова не знаешь.
— Дильбар по-русски хорошо говорит. Она десятилетку окончила.
— Несчастная, — вздохнул Зарыка. — Провалилась на вступительных экзаменах в институт и с горя пошла в колхоз.
— Совсем не то!
— Это она тебе заливала. А ты рот разинул…
— Попал пальцем в небо! Они всем классом пошли в колхоз. И учитель, ихний классный руководитель, с ними. Они создали свою комсомольскую бригаду.
— Учитель пошел? Бросил работу в школе и пошел в колхоз?
— Именно. Он стал бригадиром.
— Зачем человеку с высшим образованием идти в колхозники?
— Затем, чтобы учить не только словами, но и делом, личным примером.
— Наверно, он был плохим учителем, и его, так сказать, попросили из школы.
— Он был хорошим учителем. Его все любили. Он был парторгом школы. А парторгом плохого не изберут.
И Мощенко рассказал историю создания комсомольской бригады.
Бывают в жизни такие минуты, когда человек каким- то внутренним чутьем, где-то в глубине сердца, чувствует, что впереди ожидают его неприятности.
Так было и с Кадыром Мирзаевым, когда он подходил к своему дому.
Вечерний закат полыхал по-весеннему ярко, окрасив багрянцем чуть ли не полнеба. На небе сверкала первая вечерняя звезда и резко вырисовывалась одинокая узкая тучка. Ее края, казалось, были обшиты, как бухарская тюбетейка, золотистой каймой.
Быстро наступающие сумерки окутывали дома и сады синей прохладой. Слабый ветерок разносил нежный аромат цветущих миндальных деревьев, запах кизячьего дыма и жареного мяса. В окнах зажигались огни.