Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов

Сразу же меня вызвали в особый отдел, где я все рассказала о своих приключениях. Потом меня отправили в спецлагерь в Подольск, где находился один офицерский состав: от младшего лейтенанта медицинской службы. Условия содержания здесь были очень жестокие. Практически это был лагерь заключенных, или, как его называли, фильтрационный, где люди проходили проверку и ждали своей участи.

Страшно вспомнить, каких только ярлыков на меня не вешали. Бесконечные допросы и множество вопросов «Почему? Почему меня не убило и я попала в плен? Как бежала из плена? Как перешла линию фронта?» И вопросы, и тут же обвинения, причем голословные. Короче говоря, со мной разговаривали, как с преступницей. Не дай бог никому быть в такой ситуации.

Были люди, которым выпало получить большие сроки лишения свободы. В лагере люди постоянно менялись, поэтому просто исчезали многие, и мы не знали их судьбу. После долгих мытарств мне, наконец, объявили, что меня направляют в штрафной батальон санитаром. Многие офицеры из разных родов войск были вместе со мной лишены звания и наград, одеты все в форму рядовых и направлены на передовую. Так я оказалась в составе штрафного батальона, который был направлен в район дома отдыха имени Семашко подо Ржевом.

…Мы должны были форсировать Волгу. Нам сказали: «Искупите свою вину кровью и тогда станете в общие ряды защитников Родины». Атака началась внезапно, и стремительно наступали тремя эшелонами. Два эшелона успели проскочить на другой берег, а третий немцы расстреляли из пулеметов. К отзвукам боя тут же прибавились истошные крики, стоны и ругань, этакими многоэтажными словечками. Это шел скоротечный рукопашный бой в немецких окопах на другом берегу. Немцы не выдержали натиска и отступили. Мы захватили территорию дома отдыха и закрепились на захваченном плацдарме.

Моя задача заключалась в оказании первой помощи раненым и эвакуации их через Волгу. Эту работу приходилось делать только ночью… Бои были тяжелые, нас осталось только несколько человек. За три месяца боев я ни разу не сняла ватник, не то что помыться, а глянув на себя однажды в зеркало, ужаснулась — я была вся седая. Все эти дни за нами следом шел заградотряд и подпирал нас пулеметами, которых у нас явно не хватало. Наши ребята дрались смело и умирали не потому, что нас подпирал заградотряд, а потому, что всеми двигал один порыв — бить захватчиков…

После освобождения Ржева жалкие остатки батальона отправили с передовой в Москву, где выдали новую форму, вернули звания, только на одну ступень ниже, наград никому не вернули… Меня направили в железнодорожный батальон. В ноябре 1945 года моя служба в армии закончилась…»

Но над ней еще долго висела тень подозрительности. Ее неоднократно вызывали и предупреждали молчать, как она попала в штрафной батальон, тревожили ее душевную рану, рану человека, без вины приговоренного к той судьбе, из которой, казалось, не было выхода. Что это было: жалкие потуги палачей выкрутиться, оправдаться перед суровым гласом народа?

(Леонид Малышев) «…Вы лучше лес рубите на гробы». Сборник воспоминаний ветеранов боев за Ржев. — Это было на Ржевско-Вяземском плацдарме. Книга вторая. Ржев, 2000. С. 86–89.

Вспоминает Ф.С.Иванов, солдат отдельного 149-го лыжного батальона: «Я оказался сраженным. Тяжело ранен. Я лежал окровавленный и с обезображенными конечностями, постоянно впадал в беспамятство при попытках ползти. Нашли меня утром, а подобрали к вечеру санитары… Таких тяжелораненых набралось пять человек. Везли нас на машине до города Великие Луки. Вместо дороги — настил из бревен поперек, их называли лежевкой. От дикой тряски я не раз впадал в беспамятство, а когда приходил в себя, слышал мольбы раненых остановиться, дать немного отдохнуть. Машина неслась в дикой пляске без остановки. Казалось, этой казни не будет конца. Многие молили бога—уж лучше сразу конец, чем такие муки.

Уже в госпитале, когда нас перекладывали на носилки, подошел шофер, упал на колени и сказал: «Ребята, простите меня Христа ради! Не мог я остановиться, у меня строгий график, если б я не вернулся вовремя — меня б расстреляли».[83]

Ох, как мало на фронте стоила жизнь солдата, кем бы он ни был: пехотинцем, сапером, артиллеристом, танкистом…

Очень важный вопрос, который нельзя обойти, — это понимание сталинского приказа № 227 от 28 июля 1942 года, который называли «Ни шагу назад!». Что означало, по разумению общества, артиллерист в любой ситуации должен оставаться при орудии, танкист не имел права бросить танк, а если надо, сгореть вместе с ним, а уж о пехотинце говорить нечего: «Никакого шевеления!»

Командиры рассуждали иначе: без разрешения отступать нельзя. А если тактически это выгодно или противник обошел тебя, как поступить? Некоторые хитрили, но если попадались, их ждал трибунал.