Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов

Почему? Сталин прекрасно понимал: идет второй год войны, и армия, и народ, мировая общественность все чаще задают вопрос: «как могла произойти катастрофа в 41-м?» Допустим, тогда он объяснял происшедшее внезапностью нападения. В 42-м внезапности уже быть не могло. Вновь — катастрофа. И какая! В чем причины, кто виноват во всей этой огромной трагедии в истории России?

Политические соображения у Сталина, как и у Гитлера, всегда перевешивали военные. Пьеса «Фронт» должна была объяснить миллионам встревоженных людей: виноват в новых катастрофах не товарищ Сталин, Верховный Главнокомандующий, а армейские ошибки, порожденные Горловыми…

Известно, что Сталин до самой смерти так и не признал своей вины ни за позорные поражения, ни за неисчислимые людские потери, которые до сих пор точно не подсчитаны, то есть фактически за гибель нескольких поколений советских людей.

Во всякой демократической стране за подобные преступления судят по всей строгости Закона.

Несколько слов о маршале Коневе… С солдатской прямотой он высказал Сталину, что думает о пьесе. Мог ли Иван Степанович сказать Иосифу Виссарионовичу, что игра, которую тот затеял, «бесчестна»? Конечно, нет!

Как же встретили пьесу в верхах армии? Познакомимся с воспоминаниями генерала Штеменко:

«Неожиданно она (пьеса) появилась на страницах «Правды» и взволновала весь офицерский состав армии. И хотя у нас в Генштабе каждая минута была тогда на счету, пьесу прочли даже самые занятые. Всей душой мы были на стороне молодого Огнева и высказывались против Горлова…

И в Генштабе, и за его пределами, даже среди очень заслуженных военных руководителей нашлись такие, которые восприняли пьесу «Фронт» как своеобразную диверсию против Красной Армии. В Ставку поступило несколько телеграмм с требованием прекратить печатание пьесы в «Правде», запретить ее постановку в театрах, как вещь весьма вредную.

Мы, генштабская молодежь, если можно так сказать о людях среднего руководящего звена, еще не старых по возрасту, восприняли «Фронт» как выражение политики партии, как ее призыв к повышению уровня нашего военного искусства и методов руководства войсками[23]».

Как восприняла пьесу московская интеллигенция

Попробуем узнать, как восприняла пьесу московская интеллигенция, что думали о ней игравшие актеры. Об этом рассказывает известный писатель Всеволод Иванов в книге «Дневники и письма. Московские тетради».

В 1942 году писатель вернулся из эвакуации в Москву и записывал свои впечатления: о том, что происходило в столице, об интересных людях, о культурной жизни города, которая продолжалась и в военное время. Вот некоторые из этих текстов: «…Вечером (7 ноября, суббота, 1942 год) были на «Фронте», в МХАТе. Пьесу играют три театра сразу — вернее, все наличные театры Москвы. Говорят, она в Малом идет лучше, чем во МХАТе, но я этому не верю — уж очень она плоха. Люди, как лошади, разделены на старых и молодых, — и талант молодого не оправдан драматургически. Знание фронтовых дел не помогает, а мешает драматургу, он говорит о наступлении так детально, что не поймешь — о чем они спорят? Пьеса похожа на то множество «производственных» пьес, которые мы видели порядком. Публика сияет орденами…»

В этой же дневниковой записи писатель вспоминает слова Бориса Пастернака: «Если бы пьесами можно было бы выигрывать сражения, я смотрел бы ее ежедневно. Но раз нельзя, то зачем ставить?» — тонкая и разумная характеристика.

Зарисовка писателя: «Вестибюль гостиницы пуст. В лифте вместе с нами поднимается юморист Ленч. Он тоже был на «Фронте», но в театре Драмы.

— Ну как?

— Скучно, — и видно, что так скучно, что он не может подобрать определения».

Еще один отрывок из воспоминаний Всеволода Иванова: «20 ноября в «Правде» напечатана статья о «Фронте», доказывающая, что Художественный и Малый Академический театры ничто по сравнению с Драматическим. То есть Ливанов оказался в таком же положении, что и Горлов. Механическое положение с комсоставом перенесено в область искусства. Ливанов метался, ворошил остатки волос, кричал, что он погиб, уйдет из театра.

— Мне дали понять, что это не пьеса, а играли «Фронт» как директиву!»