Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов

Вот что он сказал: «Как будто делалось все, чтобы отучить солдат от их ощущения победителей, хозяев, авторов Победы. Я уж не говорю о том, что делалось с вернувшимися из плена. У нас, в Петербурге, так называемых «самоваров» — инвалидов, без ног и рук, которые катались на деревянных платформочках, — выслали на остров Валаам, чтобы они не портили вид города. Постепенно с Победой стал ассоциироваться только один человек — Сталин. Эта подмена послужила основой нынешнего сталинизма.

Красная Армия, которую он так пестовал, которой он так много занимался, проиграла войну начисто. Где-то в сентябре—октябре, когда стало ясно, что страна гибнет, война превратилась в Великую Отечественную. И поднялся весь народ. Я тогда, в августе — сентябре, сидел в окопах и видел, как мимо нас проходили отступающие кадровые войска. Мы, ополченцы, были вооружены бутылками с горючей смесью. Я кусок мыла и кусок сахара, которые мне мать дала на дорогу, выменял на винтовку с патронами. Что это было? На войну, к которой страна готовилась давно, готовилась непрерывно, нас отправили безоружными — все народное ополчение.

Я хочу, чтобы сохранилась правда о войне не оскорбительная для ее участников, которая говорит, как мы проигрывали эту войну и все-таки нашли в себе силы выиграть ее неслыханной ценой. Назвать это Победой как-то язык не поворачивается. Какая же это Победа, когда от ее следов мы страдаем до сих пор. И неизвестно, когда это кончится — от этого сиротства, болезней, демографических провалов. Они и есть сегодняшний сталинизм.

В огромном мужестве и стойкости, в мирной жизни, больше чем на фронте, нуждались ветераны в первые послевоенные годы, да и не только они. Весь народ еще восемь первых послевоенных лет терпел ужас сталинского правления. Нередко опасались, что придется вновь надеть военный мундир. Сталин вел себя вызывающе по отношению к бывшим союзникам. «Я не верю в то, что Советская Россия жаждет войны, — сказал в те годы Черчилль, — то, что они хотят, — это плодов войны и безграничного распространения своей власти и своих доктрин».

Я хотел бы привести к словам Уинстона Черчилля неизвестный один факт. Часто вечерами в 1949 году, когда стояла хорошая погода, я гулял с одним полковником, жившим в нашем дворе. Скоро мы подружились. Вдруг он исчез. И надолго. Примерно через полгода он появился, похудевший, бледный и, как мне показалось, чуть поседевший. Мы вновь стали гулять вместе. Я не задавал ему никаких вопросов, терпеливо ждал, когда он сам откроет тайну своего внезапного исчезновения. И полковник как-то доверительно вот что мне рассказал: «В обычный день 40 генералов и полковников, в основном сотрудников Генерального штаба, отвезли на аэродром, посадили в самолеты и отправили в «неизвестность». В воздухе нам сообщили, что мы посланы на Камчатку и обязаны выполнить важное задание — определить реальные военные возможности нанести удар по империалистической Америке, если они посмеют перейти от холодной к горячей войне. Вскоре вслед за нами стали прибывать войска. Завезли технику, боеприпасы, запасы еды. А вот полушубки, теплое белье, валенки, привезли весной. Я понимал, что шумиха эта бесполезна — очередная блажь Сталина. Но сказать об этом — попробуй. Через полгода привезли нас в Москву. Зато время, что мы обследовали Камчатку вдоль и поперек, госпитали Забайкалья забили сотнями обмороженных офицеров и солдат. Жаль молодых ребят…»

Память о сталинизме

Проблемы, связанные с памятью о сталинизме в сегодняшней России, болезненны и остры. На прилавках масса просталинской литературы: художественной, публицистической, квазиисторической. В социологических опросах Сталин неизменно в первой тройке «самых выдающихся деятелей всех времен». В оправдательном духе интерпретируется сталинская политика в новых учебниках истории для школы.

А рядом — безусловные достижения историков и архивистов, сотни посвященных сталинизму фундаментальных томов документов, научных статей и монографий. Но они если и оказывают влияние на массовое сознание, то слишком слабое.

Причины тому — и в недостатке практических механизмов такого влияния, и в исторической политике последних лет. Но более всего — в особенностях нынешнего состояния нашей национальной исторической памяти о сталинизме.

Что я понимаю здесь под исторической памятью и что понимаю под сталинизмом?

Историческая память — это ретроспективная форма коллективного сознания, формирующая коллективную идентичность в ее отношении к значимому для этой идентичности прошлому. Она работает с прошлым, реальным или мнимым, как с материалом: отбирает факты и соответствующим образом их систематизирует, выстраивая из них то, что она готова представить как генеалогию этой идентичности.