Победитель

Плетнев стал представлять себе, как самолет приземлится в аэропорту Внуково. Их встретит почетный караул… Пять-шесть «Волг»… Десяток-другой серьезных собранных мужчин в бобровых шапках… И вот они начинают спускаться по трапу… Оркестр играет «Прощание славянки». Объятия!.. Поздравления!.. Речи!.. Их смущенные улыбки… переглядки… хоть и заслуженно, а как-то все-таки неловко оказаться в центре такого внимания!..

Да, в последние дни было много разговоров о том, как их наградят. Приходили какие-то симпатичные парни из Душанбе, из тамошнего Управления, говорили, что уже известно точно: приказ подписан, каждого ждет Золотая звезда Героя… Приятно это было слышать. Очень приятно. Нет, ну а что?.. Когда удавалось отогнать от себя воспоминания, он и в самом деле чувствовал себя победителем… И все бойцы, наверное, так… Ну ладно, пусть не Героя, пусть Красного Знамени… тоже хорошо!

Ну а когда прокатится суматоха встречи, он первым делом поедет к Василию Николаевичу Астафьеву, отцу Сереги…

Наверное, в Москве снег… Плетнев представил себе их заснеженный двор… Фонари…

Генерал откроет дверь… Наверняка постаревший, осунувшийся. Одет по-домашнему. Фланелевые брюки, форменная рубашка без погон, шерстяной жакет.

— Саша! — удивленно и обрадованно скажет он. — Заходите.

Они будут сидеть в большой комнате. Плетнев не раз бывал в ней. Генеральская обстановка. Пианино в чехле. Кресла. Книжные шкафы. На стене вышитое покрывало — сюзане. На нем развешана этнологическая всячина. Джамолаки — бисерные плети, которыми украшают седла и уздечки. Коллекция афганских украшений… В углу — большой кальян. На другой стене — несколько фотографий в рамках. Можно разглядеть каких-то царских генералов…

Теперь под фотографиями у стены на журнальном столе стоит еще одна — большая фотография Астафьева-сына. В черно-красном обрамлении. И рюмка, накрытая ломтем черного хлеба.

Плетнев расскажет все.

После долгого молчания генерал проговорит голосом усталого, равнодушного человека:

— Ну, вот видите как… Теперь хоть представляю, как было… Спасибо… А насчет скорого окончания… Что вы, Саша, что вы… Это теперь на года. Если не на десятилетия. Можете поверить — мы еще нахлебаемся…

Он с горечью махнет рукой. А Плетнев будет, наверное, точно так же, как сейчас, крутить в пальцах чуть помятый кусок металла…

— Ввели войска — и что? Оппозиция лапки кверху? Ничего подобного. Наоборот. Всполошили весь мир. Ждут в ужасе — куда дальше полезем. Уж под эту музыку американцы точно развернут работу — капитально оппозицию поддержат, поставят оружие… Власть народную укрепили? — тоже непохоже. Посадили Бабрака — вот вам царь. А никому не нужен такой царь. Теперь его только ленивый не пинает…

И он снова безнадежно махнет рукой.

— Нет, Саша, это надолго. И похоронок мы еще наполучаемся. Ой, наполучаемся…

А друг Плетнева Сергей Астафьев будет строго смотреть с портрета, украшенного черно-красной лентой…

Потом он распрощается и выйдет из дома… мириады снежинок сверкают в ореолах фонарного света… улица весело мчится по своим делам… по своим веселым делам — ведь новогоднее настроение еще не истаяло!.. и он пойдет… куда?

Как же куда? — сказал себе Плетнев и от волнения сел прямо.

Он же должен найти Веру!

* * *

Самолет пробил низкую облачность. Шасси коснулось полосы, и минут через пять лайнер вырулил на стоянку на краю сумрачного и пустого поля.

МОСКВА, 5 ЯНВАРЯ 1980 г

Люк открылся.

Аникин радостно высунулся — и замер от неожиданности. Улыбка сползла с его лица. Изумленно оглянулся.

— Что-то никого…

— Должно быть, в целях маскировки, — буркнул Плетнев, озираясь. — Ладно, пошли.

Заснеженный трап скрипел под ногами.

Метрах в пятидесяти от самолета стоял автобус. Возле него тоже никого не было.

Оскальзываясь на обледенелом снегу, молчаливой вереницей дошли до автобуса, пробрались в его теплое, почему-то пахнувшее хлоркой нутро.

Двери закрылись. Автобус тронулся.

У водителя тренькал радиоприемник. Наверное, зазвучало что-то его любимое — он прибавил громкости, в салон вдруг пролились торжественные аккорды, и красивый мужской голос сурово пропел: 

Не думай о секундах свысока!Наступит время, сам поймешь, наверное,Свистят они как пули у виска -

Мгновения, мгновения, мгновения!.. 

— Ну-ка выруби эту байду! — послышался чей-то раздраженный приказ. Кажется, это был Симонов.

Музыка смолкла.

Автобус повернул, вырулил на какую-то дорожку, а метров через восемьсот выбрался на шоссе.

На повороте с огромного рекламного щита ухмылялся олимпийский Мишка, опоясанный золотым поясом с пряжкой из пяти сцепленных колец. Над ним багровела надпись:

МОСКВА ВСТРЕЧАЕТ ГОСТЕЙ!

Плетнев задернул занавеску и закрыл глаза. Ему не хотелось больше думать.

* * *

Их не распустили по квартирам. Сразу привезли в расположение.

Генерал Безногов навытяжку стоял перед строем.