Победителей не судят

— Сиди уж! — запыхавшись, сказала Марина, объясняя свою спешку. — Пока поднимешься... Да! — крикнула она в трубку. Молча послушала, ничего не ответила, положила трубку рядом с аппаратом и, уже уходя на кухню, сказала не то раздраженно, не то разочарованно:

— Тебя!

Касьянин проводил жену взглядом, поднялся, взял трубку.

— Да! — сказал он громче, чем следовало, чтобы Марине на кухне не пришлось красться к двери и прислушиваться. Он всегда орал в трубку, чтобы избавлять жену от этих излишних усилий. Кроме того, у Марины со слухом были явные нелады, иногда ей чудились такие касьянинские слова, такие признания и заверения, что ему потом ночь напролет приходилось оправдываться, а убедившись в полной бесполезности своих объяснений, он открывал холодильник и, опрокинув в себя стакан водки, ложился, отвернувшись к стене.

Звонил Ухалов.

— Старик! — закричал он с какой-то радостной возбужденностью. — Я тебя жду! У меня все готово!

— Да? — удивился Касьянин, почувствовав спиной взгляд Марины из кухонной двери. — А если конкретнее?

— Все налито, разложено, нарезано! Возле твоей тарелочки с правой стороны лежит ножичек, а с левой я положил вилочку. И ножичек, и вилочку протер чистой тряпочкой.

— А по центру?

— По центру, старик, рюмочка. Только что вынул бутылку из морозилки и едва успел разлить, как рюмочка твоя с ног до головы подернулась не то инеем, не то изморозью... В общем, старик, она затуманилась. Знаешь, как туманятся глаза у красивых девушек в определенном состоянии...

— Знаю, — прервал друга Касьянин.

— Ты идешь?

— Да!

— Немедленно?

— Да! — повторил Касьянин и положил трубку.

Постоял, прислушиваясь к тому, что происходило у него за спиной. За спиной была тишина, но по грохоту тарелок он понял, что Марина суть разговора с Ухаловым разгадала во всех подробностях, осудила его, разочаровалась в нем, впала в состояние скорбное и осуждающее.

— Будете поддавать? — прокричала она с кухни.

— Обязательно, — ответил Касьянин, поморщившись. Не любил он, терпеть не мог отвечать на подобные вопросы. Они были для него не менее мучительны, чем утренние упреки в вечернем переборе.

— По какому поводу? — в голосе Марины зазвучала веселая злость.

— А какой бы ты предложила? — спросил Касьянин уже из прихожей, уже нащупывая в полумраке растоптанные свои босоножки, которые можно было надеть без помощи рук.

— Перебьетесь!

— Я тоже так думаю, — пробормотал Касьянин, справившись наконец с босоножками.

— А кто будет Яшку выгуливать?

— Степан справится и без меня.

— Что?! — Марина мгновенно преодолела расстояние из кухни до прихожей и возникла в проходе в позе гневной и воинственной — уперев кулаки в то место, где когда-то у нее была неплохая талия, во всяком случае, просматривалась. — Ты не слышал, что случилось на пустыре этой ночью?

— А что там случилось? — невинно спросил Касьянин, открывая дверь.

— Труп! Там нашли труп!

— Но ведь его уже увезли?

— Я не пущу ребенка на пустырь!

— Ладно, — устало согласился Касьянин. — Я не долго... Выгуляю.

— Я и тебя не пущу!

— Разберемся, — вздохнул Касьянин и плотно прикрыл за собой дверь.

Постоял, выжидая, не рванется ли Марина вслед за ним, чтобы остановить, образумить, вернуть. Нет, не рванулась. — И на том спасибо, — пробормотал Касьянин и нажал прожженную сигаретами кнопку лифта. Что-то в глубинах дома вздрогнуло, напряглись, заскрипели невидимые канаты, и послышался гул приближающейся кабины.

Ухалов заранее открыл дверь, и Касьянин, едва выйдя из лифта, сразу ощутил запах жареной колбасы. Да, жареная колбаса была обычной закуской Ухалова. К ней обычно прилагались свежие помидоры, моченый перец нечеловеческой остроты и...

И все.

Так было и на этот раз.

Касьянин вошел, тщательно запер за собой дверь — с некоторых пор он во всем проявлял повышенную осторожность. И дверь потянул на себя не просто до щелчка, а еще и опустил кнопку замка, чтобы снаружи никто не мог войти, даже имея ключ.

Рюмки на столе действительно были запотевшими. Ухалов внес тарелку с колбасой, поставил ее на журнальный столик, сам упал в кресло и освобожденно вздохнул.

— Давай, старик! Давай! Все внутри пылает, все внутри горит!

— Марина спросила, по какому поводу встреча.

— Скажи своей Марине... Скажи своей Марине... Ты меня, конечно, старик, извини... Но твоя жена дура. Ты не обижаешься?

— Будем живы! — Касьянин поднял рюмку.

— Будем, старик, будем! — Ухалов выпил довольно объемистую стопку одним глотком, посидел неподвижно, привыкая к водке внутри себя, бросил в рот ломтик помидора и лишь после этого взглянул на гостя ясно и счастливо. — Представляешь, приезжает девица ко мне домой, привозит водку, вот эту самую, — он показал на бутылку российской «Смирновской», — и коробку каких-то отвратительных конфет. И говорит таковы слова... Я, говорит, приехала на такси, там водитель ждет, счетчик работает, поэтому вы, дорогой Михаил Александрович, это она меня так назвала, напишите мне быстренько рекомендацию в Союз писателей... Вот у меня книжечка вышла... И вручает мне книжечку... На обложке голая баба с совершенно бесстыдным взглядом. Какие-то эротические наставления.