Побѣдители

– Если и секрет, то я сам его тебе начал открывать. Видишь ли… – Роман прервался на весьма искренний глоток спиртного. – Словом, распорядился я пока выпустить ту баснословную парочку. Овсова с Пыриным. Как ты, вероятно, догадываешься, я б с куда большим удовольствием заковал обоих в какие-нибудь старомодные кандалы. Такие, без ключиков, которые в кузнице заклёпывают. Но я готов биться об заклад: не убивали они. Ни тот, ни другой, ни оба-два.

– Но почему ты так думаешь? Мысли у обоих самые мерзкие. Если не с такими мыслями люди делаются преступниками, так кто ж тогда?

– Как положено всякому порядочному восточному мудрецу, наш друг Авигдор Эскин изъясняется загадками, – Роман невесело улыбнулся. – Я бы пришел к тому же выводу и без его намеков, но Эскин меня опередил, ибо лучше владеет темой. Как ты понимаешь, Тихонин купил того несчастного кролика для какого-то пакостного ритуала. Скорее всего, впрочем, он уже предполагал оставить злоумышления против зверушки. Но вспомни, что ли, теперь Тейлора. Зачем в могилы древних клали глиняных куколок?

– Из гуманизма. – Я взяла у Романа пустой стакан, что-то слишком уж быстро опустошенный, и прошла к бару восполнить потери. – Любому гимназисту известно, что куколки постепенно заняли места, прежде предназначенные людям. Рабам, женам, парикмахерам, поварам, массажистам, персональным психоаналитикам.

– А уроды нашего времени? Что б они хотели использовать вместо кошечек и черных петухов?

– Ясное дело, им бы человеческих жертвоприношений, да только вот досада, боязно законы нарушать.

– Вот именно, Лена. Ну, где у нас нестыковка?

– Знаю!! Я поняла, Роман, поняла! Кролик заменяет человека… За неимением, как говорится, лучшего. Кролик – для всей этой шатии – он как бы

человек… Но если убит настоящий человек, если закон уже нарушен, неважно, почему такое все же произошло, так на что им какой-то несчастный зверок?

Роман улыбнулся мне поверх стакана, второго. Да, он изрядно утомлен. Утомлен или перенапряжен, так ведь поди, пожалей его… Хотела б я взглянуть на того смертника.

– Умница. Я знал, что ты тоже докопаешься до сути. Видишь ли, они искренне верят во все свои пакости. Кстати, ведь не без оснований, ну да мы не о теологии беседуем. Убийца же сбивал нас со следу, наводил на мысль об оккультном ритуале. Он не вдумывался в суть, он создавал антураж. Растерзали зверушку – значит, орудовали палашёвские психопаты. Кто ж еще?

– Но в самом деле кто ж еще, Роман? Мы уже с тобой об этом говорили. Кроме них действительно некому.

– Стало быть, все-таки есть кому. Больше покуда ничего не знаю. Из допроса Пырина у меня появилась крошечная зацепка… Чуть похожая на ту, что ты указала на месте, но более убедительная. Впрочем, сама по себе эта зацепка достаточно бредовая. Э, включай скорее новости!

– Погоди, я потеряла пульт… Ах, вот он. Сейчас узнаем, какие интересные-интересные события происходят в Париже, где что-то задержался быть русский царь.

– В Париже? – Роман поднял бровь. Глаза его весело сверкнули: усталости как не бывало. – Я буду очень удивлен, если нам хоть что-нибудь сейчас поведают про Париж.

Глава XXXV Стопами Гамильтона

Я утаила свое недоумение. Кое-кому без того слишком весело. Я просто выпустила золотое яблочко погулять по тарелочке.

И, как оно водилось в наших детских сказках, тарелочка перенесла нас за тридевять земель, в пределы заморские, много дальше Парижа.

«Президент США Эдвард Мур Кеннеди произнес сенсационное обращение к народу». На этих словах диктора и загорелась картинка панели.

Это был Овальный кабинет Белого дома. Каждый президент имеет право обустраивать резиденцию на свой вкус, однако со времен первого срока Джона Фитцджеральда в ней, говорят, почти ничего не поменялось. В Овальном кабинете – серые шторы, кремовые стены. Достойная простота, во всем вкус утонченной Жаклин. Мне вдруг вспомнились рассказы о том, что именно Жаклин и превратила допотопные комнаты с помпезной мебелью в настоящий национальный музей. Может статься, что все последующие президенты-Кеннеди побоялись ее сердить переменами. А вот Никсону, верно, и хотелось все переиначить, да не успел. Очень уж быстро бедняге сделалось не до интерьеров.

Я невольно задумалась, что означает невероятное фамильное сходство всех мужчин этой семьи. Джон и Роберт – это просто одно лицо, хоть вовсе они и не близнецы. Действительно – горошины из одного стручка, все. И старшее поколение, и молодое. Вот мы с сестрой, к примеру, совершенно разные… А эти… Но если это что-то и означает, то что именно? Некую надличностную целостность, физическое воплощение идеи? Как знать…

Старшие даже седеют все одинаково. Эдвард Мур был на тон светлей старших, теперь не заметно.