Конечно, ученых мужей можно понять. Трудно логично объяснить то, что происходило на советско-германском фронте в мае — октябре 1942-го, если придерживаться традиционных для советско-российской науки представлений о причинно-следственных связях. Ведь согласно господствующей версии, — сформулированной еще в хрущевские времена, но до сих пор сохраняющей официально-государственный статус, — кризис 1941 года, «вызванный главным образом неожиданностью нападения», к декабрю — январю уже был успешно преодолен, а все предсталинградские неприятности явились результатом некомпетентного вмешательства Сталина и его недоверия к талантливым советским полководцам. Что, конечно же, усугублялось «сохраняющимся численным превосходством врага».
Однако за последние полтора десятилетия рассекречено достаточно много разнообразных документов того времени, которые не оставляют камня на камне от всей этой схемы. В итоге в нашей современной историографии Второй мировой войны сложилась весьма странная ситуация, когда учебные программы тиражируют старый подход, а рядом с ними — но отдельно, не пересекаясь, — существуют новые факты и цифры, из которых напрашиваются совершенно противоположные выводы…
К концу марта 1942 года «общее наступление», которое Красная Армия пыталась вести по всему огромному театру боевых действий от Ладожского озера до Черного моря, окончательно захлебнулось в собственной крови, так и не выполнив поставленных перед ним задач, но поглотив большинство из имевшихся на тот момент резервов. Таким образом, благоприятный момент, связанный с неподготовленностью германских войск к зиме, использовать для их разгрома не удалось. Следующие полтора месяца с обеих сторон крупных операций не предпринималось. Лишь под Москвой и у реки Волхов численно незначительные силы немцев не торопясь добивали окруженные советские армии. На всем остальном протяжении линии фронта противники собирались с силами и вырабатывали планы на летнюю кампанию.