Побег

– В Питер.

– Ну, в Питер так в Питер… Есть там кто-нибудь, кому довериться можешь?

– Не знаю. Пока не знаю, – честно ответил Варяг.

– Ну так я дам тебе адрес… Есть у меня парень один, он мне вроде сына. Поможет во всем. Ему можешь доверять. Как мне.

Он посмотрел на Елену, которая молча, с покрасневшими глазами сидела за столом.

– Отец, – неожиданно прервал тягостное молчание Варяг, обратившись к старику с просьбой: – Исповедуй меня! И благослови…

Взгляд Потапа посуровел. Он, видно, чрезвычайно серьезно воспринял эту просьбу.

– Ты и вправду хочешь исповедаться, сын мой?

– Да, отец Потап, – Варяг смиренно склонил голову.

– Хорошо, будь по-твоему. Пошли в часовню.

Варяг удивился, но виду не подал и последовал за стариком в лес. Часовня располагалась шагах в двухстах от дома, была окружена густыми кустарниками, так что ее из окон и видно не было. Потап отомкнул большой черный амбарный замок, висевший на железных петлях, толкнул дверку и пропустил Варяга внутрь.

Пахло сыростью и ладаном. В углу в кромешной тьме теплилась тусклая лампадка. Потап зажег две свечи, осветившие маленькое помещение. На стене Варяг приметил две иконы и большой золоченый крест.

Потап повозился во тьме и вернулся к Варягу облаченным в стихарь. Теперь было видно, что Потап – священник. Старик положил Варягу на голову епитрахиль и вполголоса прочитал разрешительную молитву.

– Слушаю тебя, сын мой.

– Я немало нагрешил в жизни, отче. Я убивал. Из-за меня погибли люди.

– Ты убивал невинных и беззащитных?

– Нет, отче, я убивал, спасая свою жизнь.

– В чем еще заключаются твои грехи?

– Я хотел жить по правде.

– А в чем заключается твоя правда?

– Я не верил, что жизнь избранных заслуженна, и старался сам жить не хуже избранных. Я пытался позволить прочим жить не хуже избранных. Я хотел, чтобы сильные и слабые жили по своим возможностям, а не по прихотям судьбы.

– Ты верующий, сын мой? – Варяг задумался на мгновение.

– Пожалуй, да. Но в церковь не хожу.

– Важно, чтобы господь был у тебя в душе, – наставительно заметил отец Потап. – Но скажи мне, почему же ты не чтишь заповеди Христовы? Одна из них гласит: не укради!

– А разве можно считать за воровство то, что я забираю неправедно заработанное и потом раздаю несчастным и нуждающимся?

– Кому же?

– Своим братьям, попавшим в беду. И к тому же я себе ничего не беру. Я всего лишь хранитель казны.

– Странно ты рассуждаешь, сын мой. Но, может быть, и в твои словах есть правда, не мне судить, пусть тебя рассудит Господь. В чем бы ты хотел еще покаяться?

– В том, что мало сделал для своих братьев. – Потап вздохнул. Похоже, ему было не по душе то, что он услышал от законного вора, но долг священника обязывал его принять покаяние.

– Понимаю твои благие помыслы, сын мой, – сдержанно сказал отец Потап и перекрестил его.

ГЛАВА 31

Беспалый шел на встречу с Колей – Николаем Ивановичем. В отличие от надменного генерала Артамонова, загадочный Коля был весьма предупредителен и подробно объяснил подполковнику, как его найти в Москве. Коля, видимо, собирался принимать гостя в неофициальной обстановке. Прямо он об этом, разумеется, не сказал, но дал понять, что их встреча состоится «вдали от посторонних глаз и ушей». Беспалый сразу смекнул, что Коля из «комитета», по-нынешнему – ФСБ. Он и сам не мог объяснить, почему он так решил, но в поведении Коли было что-то такое неуловимо-характерное для повадок штатного кагэбэшника, что Александр Тимофеевич раскусил его сразу. Размышляя о своих телефонных разговорах с Калистратовым, Беспалый выстроил в уме нехитрую схему: Калистратов и Коля играют за одну команду, но только Коля – это основной состав, а вот Калистратов, похоже, переведен в запас…

Коля ждал его в 19.00 в кафе «Парус» в парке Дружбы на Речном вокзале. Это было удобно: Александр Тимофеевич расположился в общежитии МВД на Фестивальной улице – совсем недалеко от места встречи. В общежитии жили московские менты-«лимитчики», временно переведенные в Москву для несения патрульно-постовой службы и для охранных мероприятий. Да только их «временный» перевод, как все временное в России, с годами превратился в постоянное жительство. Чему менты, а точнее, ментовские жены, были очень даже рады, невзирая на походное, чемоданное житье-бытье в общаге.