Читаем Побег полностью

Побег

— Не особо много… Папа возил меня сюда в детстве. Я любил тут быть: оставался здесь на все лето и возвращался домой к маме, а папа в это время уезжал в командировку.

— Ты уверен?

— Да, все было так: папа привозил меня сюда в детстве. Я любил тут быть. Оставался на все лето и возвращался домой к маме, а папа в это время уезжал в командировку, — будто убеждая себя повторил Эверт.

— Расскажи еще раз.

— Папа привозил меня сюда. Я не особо любил это место. Оставался здесь каждую неделю на несколько дней. Возвращался домой к маме, а папа в это время уезжал в командировку, — он начинал нервничать.

— Расскажи еще раз.

— Я ненавидел здесь находиться: всю дорогу от дома я каждый раз умолял его повернуть назад. Я плакал, бил по его сиденью. Я был здесь почти все свое время, а возвращаясь домой не видел ни отца, ни мать, потому что отец все время работал здесь, а мама… умерла! — вскрикивая, закончил Эверт. Слезы текли по его лицу.

«Удивительно, — подумал про себя Андрей Александрович. — Столько лет впустую… и так просто». Федор Юрьевич в это время успокаивал Эверта.

Придя в себя, он вспомнил про рисунки, которые лежали у него в кармане: один, нарисованный вчера на этой же дороге: взлетевший к самым облакам парень, этот город, ниточка, ведущая именно к этому зданию психбольницы номер 26. Этим рисунком Эверт пытался убедить себя в своей отдаленности от реальности. Это состояние легкости он хотел пронести через всю свою жизнь, уместив его в этом рисунке. Но он бросил его на снег.

В правой руке он держал еще меньший клочок бумаги. На нем был изображен лишь огромный лес из сосен разной длины. Посередине этого леса можно было разглядеть силуэт, стоявший на коленях, перед самой землей. Рисунок был полной противоположностью прошлому. Он отдал его Федору Юрьевичу, и пошел за ним, в свою 52 палату.

Дневник

Федор Юрьевич поднялся на третий этаж. Синеватые стены этой части здания его больше не пугали: дело привычки. На этом этаже располагалось единственная в больнице «простая» палата — здесь приходили в себя пациенты после операций. Но одному человеку доступ сюда был строжайше запрещен. Это был Эверт.

Главврач стоял перед дверью в палату. Заходя, перед его глазами снова проносился тот день. 20 декабря 2017 года. Отец вез Эверта сюда, для прохождения очередной терапии. Несколько лет назад в аварии он потерял мать, оставшись фактически сиротой, ведь его папа почти все время проводил за работой тут. Отсюда и пошли легенды про это место — в тот день главврач вернулся в больницу не в качестве врача. Что-то произошло на дороге — может, его отвлек Эв, может, что-то еще. Будущий главврач узнал одним из первых: он использовал все связи, чтобы перевести его под свой присмотр, в эту больницу.

Он открыл дверь. Солнечный свет ударил в его глаза — жалюзи здесь всегда были открыты. Из окна, невдалеке, виднелись белые от снега сосны. Зеленоватые стены здесь выглядели умиротворяюще. Три больничные койки. Одна, крайняя правая — занята. Звук кардиомонитора вернул его из мыслей: он встряхнул головой, будто отбрасывая воспоминания. Перед ним все также лежал его старый друг, отец самого сложного пациента больницы, прошлый главврач — Павел. Любому трудно было поверить, что когда-то это тело вновь оживет. Но Федор Юрьевич отказывался в это верить: он отстаивал его аппараты жизнеобеспечения перед каждой комиссией — ведь если он откроет глаза, то его можно будет использовать для лечения сложнейшего пациента региона.

На тумбочке слева от кровати лежали аккуратно сложенные листы бумаги:

11.01.2017

Исаев Иван Павлович, 21 год. Не ориентируется во времени и пространстве. Считает, что живет с давно умершей матерью. Называет себя Эвертом. От таблеток отказывается.

04.02.2017

Таблетки все еще не принимает. Что же у тебя за сын такой, а, Паш? Что с ним делать…

09.04.2017

Аккуратно подкладываем в еду таблетки. Он активно со всеми знакомится — скоро будет знать всех, кроме третьего этажа. Туда он точно не попадет, обещаю, Паша.