Побег из приюта

Теперь его голос напрочь был лишен теплоты и дружелюбия. Он уже не принадлежал разочарованному отцу, а звучал так холодно и отстраненно, как будто его обладатель учился быть человеком по учебнику медицины. Он смотрел на Пэтти ничего не выражающим взглядом. Она ерзала на каталке, пытаясь освободиться от пут, но лишь до тех пор, пока главврач не поднял руку и не сделал знак медсестре, которая, слегка поколебавшись, вонзила иглу в руку Пэтти.

Дверь за спиной Рики была открыта, но он всем телом ощущал присутствие санитара, который, загораживая выход, наблюдал за происходящим. Рики оказался в ловушке.

– Что… Что вы с ней делаете? – спросил он.

Страх охватил его. Как такое могло быть альтернативой щадящему лечению? Все, что главврач говорил об ограниченности своих возможностей, было неправдой. Уязвимой стороной здесь была Пэтти. Рики невольно представил себе, что это он лежит здесь, пристегнутый к каталке ремнями. Пациенты умирали в этой клинике. Он это знал. Он лично видел их истории болезни.

– Этот прием изобрели в Португалии, но усовершенствовали здесь. Раньше все было куда ужаснее и подразумевало высверливание в черепе самых настоящих отверстий и все такое, – бесстрастным голосом небрежно пояснял главврач, ожидая, пока подействует обезболивающее.

Он взял длинный тонкий предмет, напоминающий огромный гвоздь.

Луч света отразился в его серебряном наконечнике, скользнув вдоль инструмента подобно слезе.

– Уолтер Фримен провел работу над этим методом, окончательно его усовершенствовав.

Главврач секунду любовался гвоздеподобным приспособлением, а затем шагнул к Пэтти, ожидая, пока сестра Эш, сделав глубокий вдох, слегка приподнимет лицо пациентки, подготовив ее к манипуляции. Рики смотрел прямо ей в нос.

– Это был блестящий врач, но его преследовала постоянная неудовлетворенность своей работой, – продолжал бормотать главврач.

Рики не верил своим глазам, а также тому, что сестра Эш способна так спокойно ему помогать. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

«И кто здесь чудовище? – мелькнула яростная мысль. – Так вот в чем заключается тайна этого темного, ужасного подвала и всего, что тут происходит».

Умер, умер, умер…

– Постоянная неудовлетворенность, – повторил главврач. – Совсем так же, как и у меня! Теперь все гораздо проще. Гораздо гуманнее. Трансорбитальная лоботомия стала настоящей революцией. Кое-кто считает этот метод лечения варварским и устаревшим. Я согласен с тем, что сейчас существуют способы получше. Тем не менее к нему приходится прибегать, когда медицина бессильна, как в случае Пэтти.

Рики бросился вперед. Он должен был это остановить, ведь Пэтти отвлекла внимание на себя, позволив ему ускользнуть. И ему по-прежнему казалось, что Пэтти испортила великий вечер главврача намеренно. Это внушало уважение. И восхищение. Он хотел ее спасти. Санитар схватил его за плечи и оттащил назад.

– Это не займет много времени, – утешил его главврач.

Он без предупреждения поднял свой штырь, и Рики, вздрогнув, крепко зажмурился. Звук был не менее ужасен. Он услышал резкий вдох, затем последовал стук и характерный треск. Через короткую паузу все повторилось. Рики похолодел и дрожал всем телом. В висках громко стучало. Из коридора за его спиной донесся громкий вопль. Он раздался где-то в соседних палатах. В нем звучала ярость. И странным образом – сочувствие. Он начался с крика маленькой девочки, заглушаемого тяжелой дверью. К нему тут же примкнули другие голоса, слившись в жуткий хор, который он уже слышал в своем видéнии.

Ему хотелось плотно зажать уши руками, но их крепко держал санитар.

Медленно тянулись минуты. Он не решался открыть глаза.

Если бы только он мог отключиться и не слышать этих криков, этих воплей…

– Ну вот, не так уж это и страшно, верно? Когда пройдет действие обезболивающих, она будет в полном порядке. Думаю, в будущем мы можем ожидать от нее поведения получше.

«В ее поведении и прежде не было ничего дурного, – думал Рики. – Возможно, она была совершенно нормальной. Просто Пэтти нравилось петь и у нее был чудесный голос». Он бы тоже пел, если бы у него был такой голос. Он вспомнил, как иногда по выходным Мартин играл на гитаре в парке и он начинал ему подпевать – с совершенно серьезным видом. Это было ужасно, он был не в состоянии повторить мелодию, даже зная слова, и они всякий раз из-за этого разражались хохотом. Ему хотелось спрятаться внутри этого воспоминания, укутаться в него, как в теплое одеяло, но спасения от леденящего холода палаты он не находил. Когда Рики открыл глаза, главврач с сияющим видом горделиво стоял над своей пациенткой и, казалось, не замечал приглушенных воплей, заполнивших подвал.