Побег на Памир

В кабинете, который я занимал, как оказалось есть еще одна дверь ведущая в нечто похожее на личную комнату. Причем, если не знать секрета сроду не догадаешься о ее наличии. Дверь в эту комнатушку была спрятана под фальшивой панелью, которыми были отделаны стены кабинета. Комнатушка была маленькой темной и в общем-то кроме большого сундука, в котором хранились личные вещи курбаши, и сундука поменьше с личным оружием и деньгами здесь больше ничего и не было. Из личного оружия присутствовал наган, с очень тугим спуском, отчего при каждом выстреле ствол поднимался вверх, и пули летели, куда им вздумается. Хотя если придерживать рукоятку второй рукой, получалось в общем неплохо. Кроме него имелся еще и легендарный Маузер К-96 образца 1912 года. С красной цифрой «9» на рукоятке. К нему шли патроны заряжаемые, так же как и на винтовке Мосина, через обойму с верхней части пистолета, в наличии имелось около сотни штук. Я просто не удержался и расстрелял десяток, представляя себя легендарным комиссаром гражданской войны. И честно говоря, просто влюбился в это оружие, и если бы не мой возраст, обязательно подумал бы о том, как сохранить это оружие.

Увы, брать его с собой, не имело смысла. Никто просто не поверит, что оно досталось мне по наследству, и я использую его в качестве карабина. Хотя такое использование и вполне предусматривалось. Деревянная кобура, вполне надежно пристегивалась к пистолету и получался приличный карабин, из которого было очень удобно стрелять. Да и отдача была существенно слабее чем на Мосинке. Но брать его с собой, значило нарываться на грубость. К тому же если Та же Мосинская винтовка широко распространена, то Маузер, как мне кажется довольно редкое, во всяком случае именно сейчас, в семидесятых годах оружие. Следовательно патроны, будут в дефиците. В то время, как на трехлинейку, их скорее всего достать будет значительно легче. Поэтому пока я раздумываю над тем, что именно лучше взять с собою.

Глава 11

11

Самым же большим удивлением для меня, оказалась находка древнего охотничьего ружья. Хотя охотничьим его можно наверное считать именно сейчас, а вообще это было пехотное шомпольное ружье образца 1845 года, о чем говорила дата выбирая у основания ствола. Когда-то я видел настоящий карамультук, так вот это ружье было очень на него похоже. Заметил его, я совершенно случайно. В комнатушке и так было темно, а оно тихонько стояло в уголке, в стороне от всего остального, что здесь находилось. Учитывая его длину, любой сундук для него, оказался бы мал. Хотя, когда я разбирал сундучок с оружием принадлежащим Зияд-беку, то нашел в нем баночку пороха, грамм на двести, коробочку капсюлей, непонятно для чего предназначенных, мешочек с отлитыми круглыми свинцовыми шариками, и другой с картечью. Свинцовые шары, скорее были своего рода пулями, но тогда я еще не знал о наличии шомпольного ружья, и все это, вызывало некоторое недоумение. Кроме всего вышесказанного имелись и специальные мерные стаканчики, для пороха, и картечи, а так-же пробойник для заготовки пыжей. Вначале, мне подумалось, что это остатки былой роскоши, случайно сохраненные курбаши, но после обнаружения ружья, все встало на свои места.

Ружье, разумеется было далеко не новым. С чего ему в вообще быть новым если ему больше ста лет, хотя и довольно ухоженным, Разумеется я не оставил его безо внимания. И приведя его в порядок, пару раз выстрелил из него. И сразу же подумал о том, что если что-то и брать с собою в дорогу, то такое ружье будет наилучшим выбором. Оно очень старое, без какой-либо отделки, и потому не привлечет к себе излишнего внимания. И в тоже время, довольно надежное. Если скажем, у той-же Мосинки, возможны осечки только из-за того, что патроны пролежали почти полвека, то здесь как мне казалось, не должно быть вообще никаких проблем, ведь я заряжаю ружьё непосредственно перед выстрелом. И потому осечка может произойти только из-за капсюля, но опять же сменить его секунда времени. Конечно оно несколько неудобное, громоздкое, длинное, да и заряжать его достаточно долго, но эти же недостатки являются и достоинствами хотя бы в том, что никто на него не позарится.