Побеги древа Византийского. Книга первая. Глубинный разлом

Однако от руки сына не отказался. В последние два года князь сильно сдал: не ладились дела на службе, жена, оставшаяся в России, совсем расхворалась, в Италии он был лишён привычной обстановки, что при консервативном характере постоянно угнетало его. Всё это отрицательно сказывалось на здоровье. Однако пропустить выпускной бал любимой дочки он не мог и потому приехал, не побоявшись дальней дороги. В петербургском особняке к приезду хозяина навели идеальный порядок: сверкал начищенный паркет, сквозь прозрачную ясность оконных стёкол виднелись аккуратно убранные дорожки сада; с портретов в золочёных рамах строго смотрели высокородные предки; изящные изгибы дорогой мебели в двадцати комнатах прекрасно сочетались с мягкой глубиной персидских ковров, расшитых затейливыми узорами. Слуги подновили карету, которая использовалась только для торжественных и важных выездов, а остальное время пылилась в дальнем углу каретного сарая.

Отец и сын неторопливо вошли внутрь, где их уже ждал Павел.

С самого утра смолянки готовились к праздничному выпускному вечеру. Кто-то репетировал свою партию на музыкальных инструментах, снова и снова повторяя, казалось бы, уже навсегда вбитые в голову такты; кто-то вальсировал, упоённо кружась по дортуару меж кроватями; но большинство гладило праздничную одежду, распрямляя каждую складочку. Из рук в руки передавались пудра, кремы, румяна и французские духи, расчёсывались и укладывались волосы. Сегодня они героини дня и должны выглядеть перед родственниками и многочисленными приглашёнными как можно лучше.

– Дамы и господа, прошу рассаживаться! – прозвучал голос распорядителя.

Сразу послышался шум отодвигаемых стульев.

Михаил с Павлом сели рядом, князь нашёл кого-то из знакомых, чья дочь тоже была в выпускном классе, и пристроился около семейной пары. Зал пестрел от разнообразия костюмов, парадные офицерские мундиры соседствовали с фрачными парами. Кадеты и юнкера сидели кучно, им предстоял танцевальный марафон. Строгость и суровость одеяния мужчин разбавлялась высокими причёсками и обнажёнными плечами дам. Присутствующие притихли, ожидая начала; лишь в ложе, где сидела августейшая семья, о чём-то переговаривались.

На сцену вышла высокая, прямая как жердь дама в зелёном платье из панбархата и, глядя поверх голов сидящих, объявила:

– Начинаем наш концерт! Глинка. «Ноктюрн ми бемоль мажор». За роялем – Дарья Новосельская.

Михаил выпрямился и застыл. Из-за портьеры показалась Даша – тоненькая, порывистая, смущённая – она поклонилась и уселась за инструмент. Несколько мгновений девушка сидела, прислушиваясь к себе, словно рождая внутри звуки, которые сейчас должны прозвучать. Вдруг легко коснулась клавишей длинными, тонкими пальчиками, и чистая, светлая мелодия наполнила зал. Она то взлетала высоким аккордом, то мягко ниспадала журчащим ручейком. Музыка обволакивала каждого, и хотелось взлететь вслед за её чарующими звуками. Пальцы пианистки порхали по клавишам. Вверх, вверх, ещё выше – до надрыва, до слёз… И сразу вниз, на равнину, медленным грустным упоением…

Михаил сидел не шевелясь, казалось, он даже не дышал. Павел повернулся к нему, хотел что-то сказать, однако, увидев неподвижное лицо друга, только покачал головой.

Прозвучал последний аккорд. Даша встала, окинув зал невидящим взглядом, и поклонилась. Тишину взорвал зрительский восторг. Михаил вскочил, ему показалось, что Даша заметила его. От хлопанья у него покраснели ладони. Девушка ещё раз поклонилась и исчезла за занавесом. Зал нехотя затихал.

Вновь на сцене появилась высокая дама и объявила следующий номер:

– Чайковский. «Старинная французская песенка». Исполняет Екатерина Комнина.

Катенька живо выскочила на сцену. Улыбаясь, сделала книксен и подлетела к стоящей около рояля арфе.

– Твоя сестрёнка? – спросил Павел, хотя и так было понятно, что это Катя.

– Да, она, – улыбаясь, ответил Михаил.

– Симпатичная. Познакомишь?

– Конечно.

Раскованная, свободная и независимая Екатерина заметно отличалась от своей скромной подруги. Тихо зазвучали струнные переливы, и полилась плавная, волнующая мелодия. Вместо холодных петербургских каменных громад перед взором Михаила возникли родные тёплые просторы Полтавщины: усадьба, конюшня, мягкие и влажные губы Буцефала, когда он благодарно принимал с его ладони горбушку. И так захотелось туда, в родной дом, побродить по окрестным лугам и рощам, ускакать далеко-далеко на вороном жеребце, спешиться на скошенное поле, броситься в стог и зарыться лицом в духмяное сено…

Очнулся он от грохота аплодисментов и толчка в бок.

– Ты что, заснул, Мишель? – улыбнулся Павел.

– Да так… Навеяло что-то. Будто Катюшка перенесла меня в наше имение на Полтавщине.

– Здорово играла, молодец у тебя сестра! Красивая, да ещё так прекрасно музицирует! – с восхищением произнёс друг.

После концерта Катя бросилась сначала на шею отца, потом подхватила за руку Дашу и подвела к молодым людям. Михаил обнял сестру, повернулся к её подруге, взял тонкую руку и прижался к ней губами:

– Вы замечательно играли, Дашенька!