Побеждая — оглянись

— Сиди! Не то за оборотня сочтут. Висеть тебе тогда на еловом суку с пробитым животом. Всю рыбу, слышь, из живота выпустят.

— Разгуляйся, душа! Плесни, виночерпий!

Возле Божа-рикса села валькирия, спросила:

— Который свей меня видеть хотел? — вгляделась в лица конунгов, указала на Хадгара. — Но не говорите. Уже сама вижу. Этот! С красной бородой и глазами, как снег. Что хотел ты?

Сказал Хадгар-конунг:

— Прав скоп Торгрим! Он про тебя, Дейна, песнь сложил. Красив Торгрим, нет его красивее в Ландин. Но девы свейские не любят скопа за песнь о Лебеди. А скальды ту песнь им назло поют. Да разве сравнить тебя с песней?.. Не откажи, идём со мной.

И побратимы сказали с жаром:

— Согласись! Иди с нами. Не пожалеешь. По тебе сокол!

Засмеялась Лебедь так молодо и звонко, что многие вздрогнули. Ответила:

— Тепло говоришь обо мне, свей. Но не знаешь ты, что Дейну-красу злые языки между собой ведьмачкой кличут. А ну, как волчицей я в постели твоей обернусь? Да руками-змеями — холодными и скользкими — шею твою обовью? Струсишь ведь, не выдержит храброе сердце. И дух твой вон!

— На тебя глядя, я не верю тем языкам.

— Не хочешь верить, свей. Так вернее! А Келагасту в облике моём привиделась волчица.

— Пусть! — очарованный, стоял Хадгар перед красавицей, не в силах отвести от неё глаз.

Не долго думала прекрасная Лебедь:

— Нет, свей, не пойду я с тобой. А за посадника и всякие бесчинства быть тебе наказанным.

Тогда подступился Хадгар к младому риксу:

— Конунг! Ладью с оружием и с золотым кормчим пришлю тебе. Сотню лучших кольчужников подарю. Тебе служить станут, как мне служили. Отдай Лебедь! Уступи.

Возмутились вельможные:

— Совсем обезумел. Диво! Торг открыл.

А побратимы Торгейр и Скегги отвели Хадгара обратно к судилищу и просили:

— Брат! Что тебе антская дева? На тинге только прихвастнуть, что обладаешь ею, воспетою Торгримом. Отступись! Завянет и она, обузой станет — как становится обузой щербатая секира, какую и выбросить жаль и в поход не возьмёшь. Подумай так! Всё преходяще. Останемся живы, на Миклагард[26] сходим. Вот где утеха! И ромейки горячи! Купим тебе хоть десяток...

Свеев изгнали. Сохранили и Хадгару жизнь. Бож-рикс великодушие явил; посчитал, что достаточно поплатились свеи за убийство югорского посадника, троих побратимов оставили лежать посреди поля — кормом для птиц. И югров смутьянов усмирили надолго.

А нарочитые сказали:

— Напрасно, рикс, рогачей отпустил. Великодушием ты их не усовестил, порицанием не изменил нрав змеи. За войском сходят они и опять вернутся. Хадгар этот, посмотри, безумный. Не остынет его страсть. Пока не достанет заветного, не угомонится.

Однако не настаивали на своём нарочитые.

Зато вельможные громко заговорили:

— Убить свеев! Убить! Догнать их надо и на месте порубить. Нам от того не будет хуже. Спокойней только. А великодушие — пустое. Великодушием не расколоть щит, не переломить древка копья и меч не затупить... Зато бывали такие, что чрез великодушие становились посмешищем.

— О своём покое печётесь! — пристыдил их Тать. — Всех под меч готовы положить, лишь бы не рушить покоя.

— Далеко не уйдут, — рассудил Добуж-княжич. — Здесь где-нибудь зазимуют. А на холоде остынет обида. Не бойтесь войска, отцы!

Нечволод-десятник пустым кубком ударил по столу:

— Эй, виночерпий! Что не слышно тебя? Только старцы своё гомонят... Знай дело, добродей, коему служишь! Лей! Для пира кольчужники собрались. Право!

Сильно обозлились вельможные на молодого десятника, едва не набросились на него за такие неуважительные слова. Но уже не слышали их: виночерпий уж очень был голосист. Да дело знал своё. Наливал, высоко поднимал ковш. Оттого шумно плескались меды, через край опять в бочку стекали.

Приговаривал виночерпий:

— Погоди, братья! Всё наше будет. Эх, питьё! Бражнички...

А вельможные между собой сердито Нечволода оговаривали:

— Силу почуял. Нашу старость, нашу мудрость презрит!

— Мать его не доносила, видно. Отсюда и неразумие его.

Вздыхали:

— Седин бы поубавить да силы бы прежние вернуть, так всю Татеву свору — под меч!

В давние времена старый верный Вяйнямёйнен-песносказитель, тот, что звуками кантеле мог чудо сотворить, посмотрел на пустынную землю и опечалился. И не мудрено: столь велика была эта пустынная земля. Тогда призвал Вяйнямёйнен Сампсу-сеятеля и повелел ему первым семенем засеять бескрайнюю пустынь.

И взялся Сампса за дело... На песчаных холмах семена сосен развеял, поляны окаймил густым вереском, возле болот кудрявую ракиту посадил, в низинах и тёмных лощинах — ель, кустики — по оврагам и долинам, можжевельник — в песок. Для берёзы и ольхи искусный сеятель сам разрыхлил почву. А на берегу моря посадил он первый дуб.