Побежденный. Рассказы

— Они сделают всю работу, очистят арену, вырвут бурьян, приведут ее в первозданный вид, а потом за дело возьмусь я. Вот это и называется деловым подходом.

Он глянул на Кордобано, тот хмурился, лицо его покрылось странным, тусклым румянцем, впечатление было такое, будто за головой святого на церковном витраже проплывают грозовые тучи.

Посмотрев в ту же сторону, дон Хасинто увидел розовато-лиловый «кадиллак», демонстративно поставленный у единственного запрещающего стоянку знака в городке, возле самого подножья статуи де ла Хары.

— Рафаэлито? — произнес он. — Не стоит из-за него беспокоиться. Это, в сущности, прохвост, дамский любимчик, без достоинства, без меланхолии, без чести.

— Беспокоит меня не он, — ответил Кордобано, — а его «кадиллак». О тореро судят теперь не по тем непредвзятым меркам, что раньше. Если он приезжает на корриду в «кадиллаке», то не может быть трусом, даже если пятится от быка.

— Ты преувеличиваешь.

— Вот как? Думаете, «понтиак» не помог мне в моей карьере? Раньше, когда я приезжал на Пласа де Торос в такси, если бой оказывался посредственным, всегда винили меня. После того как приобрел «понтиак» — неизменно быка. А теперь этот наглый тип набивает себе цену, приезжая в «кадиллаке». Поверьте, дон Хасинто, это умышленный удар в спину, преднамеренно враждебный шаг.

— Если б он полагался только на мастерство, то ничего бы не добился, — сказал дон Хасинто.

— Вы истинный друг, — пылко ответил Кордобано. Некоторое время спустя на площадь въехал набитый электрооборудованием «джип».

Водитель, судя по внешности, был американцем. Белобрысым, с короткой стрижкой над напоминающим взбитую подушку лицом, усеянном веснушками, очки едва держались на крохотном носу, большие белые зубы с раннего возраста оберегались с помощью зубного порошка и науки. Рядом с ним сидела темноволосая, угрюмая жена. Оба были в джинсах и теннисках.

Через несколько минут на площадь с излишней лихостью влетел спортивный автомобиль и, завизжав тормозами, резко остановился рядом с «джипом».

— Я выжал сто пятьдесят на прямой! — объявил водитель.

— Сто сорок четыре! — воскликнула сидевшая рядом оживленная молодая женщина.

— Какая разница?

Вскоре все четверо сидели за столиком под тентом и деловито разговаривали.

Дон Хасинто и Кордобано Четвертый все еще утоляли там жажду. Побуждаемый деловым чутьем дон старательно прислушивался к этому разговору. Он немного говорил по-английски и вскоре, уловив в дискуссии за соседним столиком нотку замешательства, подался к американцам и спросил, не нуждаются ли они в чем-то. Короткостриженный представился как Баярд Бруин-младший и сообщил, что он, его друг Лейк Линквист, приехавший на спортивном автомобиле, и их жены являются директорами корпорации, выпускающей этнические грампластинки в Нью-Йорке. Они ездили в Гватемалу, чтобы записать пение кетцаля[91], — правда, им это не удалось, — и почти год дожидались румынской визы, чтобы записать шумы кочующих цыган. Говорил Баярд Бруин с самодовольным видом, планы его явно подкреплялись унаследованным состоянием, но о том, что ни одна из его пластинок не была продана, умалчивал.

— А с какой целью приехали сюда? — спросил дон Хасинто.

— Мы афисионадо, — с серьезным видом объявил Бруин, — и надеемся выпустить для американского рынка диск с подлинными шумами корриды — записать не только банальные шум толпы и пасодобли[92]

, но и звуки, издаваемые человеком и быком, если удастся, тишину, напряженность, конфликт. Лейк делает цветные фотографии, и надеемся объединить в одном, единственном в своем роде альбоме фотографии корриды и сопутствующие шумы, стоить он будет около тридцати долларов. Мы получили большое письмо от Сальвадора Дали с отказом оформить обложку, но считаем, что ступили на нужный путь. Можно будет обратиться к Хуану Миро.

Кордобано, услышав упоминание об американском рынке, затараторил, обращаясь к дону Хасинто, по-испански.

Дон стал переводить его слова на английский, тем временем трагичное лицо Кордобано озарилось нетерпеливой улыбкой.

— Он хочет узнать, не хотите ли вы провести интервью с тореро для американского рынка.

— Конечно. Он готов дать вам его.

Кордобано питал жгучую зависть к Рафаэлито не только из-за его популярности, но также из-за голливудской кинопробы. В том смешении всего американского, какое существует в наивных умах многих европейцев, Кордобано полагал, что интервью — это уже полпути к контракту на съемки в кино.

— Простите мое невежество, — сказал Бруин, — но кто ваш друг?

— Величайший тореро во всей Испании, — ответил дон Хасинто, — Кордобано Четвертый.

Женщины радостно завопили.

— Мы так восхищались вашими чудесными верониками[93] в Валенсии! — воскликнула миссис Линквист.

— Алиса, а какую фаэну[94] мы видели в Памплоне! — произнесла миссис Бруин.

Кордобано сдержанно поклонился. Он походил на принимавшего вызов средневекового рыцаря.

— Да, какую! — повторил Баярд благоговейным тоном.

— Лучшая фаэна из всех, что я видел, — добавил Лейк, подбросив кусочек сахара и небрежно поймав его.