Побежденный. Рассказы

— Ну, придумали фамилию? — спросил Эрхардт.

— Девичья фамилия моей матери…

— Не нужно ничего сложного. Что-нибудь попроще. Не привлекающее внимания.

Ганс засмеялся.

— Шмидт.

— Шмидт у нас уже есть.

— Шнайдер. Он уплыл.

— Вот как? Хорошо. Да, вы можете стать новым Шнайдером, но мы стараемся не дублировать фамилии. Лучше придумать что-то совершенно новое.

— Гансен, — предложил Ганс.

— Да. Да. Гансена, по-моему, в списках у нас нет. Отдает датским. Да, очень пикантно. Хорошо. Отлично. Итак, Гансен, есть у вас какие-то новости?

— В Специи у нас вышла неприятность. Мюллеру пришлось скрыться, сейчас он у Зандбека в Ливорно.

— Какая неприятность?

— Боюсь, тут есть моя вина.

— Кто виноват, меня не интересует. Что произошло?

— Не появился Шуберт.

Эрхардт, не выказывая никаких эмоций, задумался.

— Стало быть, не появился, — произнес он. — Его почти наверняка схватили. Если все-таки нет, да поможет ему Бог.

— Шнайдер потерял из-за этого голову. Нам пришлось нелегко.

— Сплавили его, слава Богу, — улыбнулся Эрхардт, закурил трубку и сказал: — Теперь я объясню вам, что мы делаем, и в общих чертах — как. Кстати, почему вы мигаете?

Ганс покраснел.

— Россия.

Эрхардт понимающе кивнул. Он мог задавать самые нескромные вопросы с целеустремленностью врача. Они представляли для него не обороты речи, которыми нужно пользоваться тактично, а самый верный и быстрый способ получить ответы.

— Наша работа — вывозить немцев из Италии…

— Но я не хочу уезжать…

— Минутку, минутку. Я тоже. — Эрхардт засмеялся. — Это лишь часть нашей работы. Есть люди, желающие уехать в Аргентину или в Центральную Америку. Страны наподобие Гватемалы очень нуждаются в немецких техниках. Американцев там не любят. Вынужденная близость привела к логическому концу. К тому же во всех латиноамериканских странах живет много немцев. Это очень удобно. Я связался с компанией «Монтес и Майер», представителей которой близко знал в Гамбурге еще до войны, и предложил им соглашение, по которому собираю немцев и отправляю в Латинскую Америку, когда для них находится работа, а они потом выплачивают процент от заработка в отделение компании в Буэнос-Айресе, Монтевидео или где бы ни оказались. Я получаю здесь жалованье и плюс переменные проценты в зависимости от квалификации людей, которых отправляю туда. Вы хмуритесь? Почему?

Ганс ответил с легким раздражением:

— Мне это напоминает торговлю живым товаром. Эрхардт рассмеялся.

— Пожалуй. Но задумайтесь на минутку об альтернативе. Какое будущее ждало бы Шнайдера в Германии? Человек не особенно образованный, не особенно умный, в сущности глуповатый. Вермахт обучил его ремонтировать сложнейшие танковые моторы, и теперь ему предоставляют работу техника в одном из крупнейших гаражей Парагвая. Он будет получать вдвое больше, чем в Германии, где таких людей сколько угодно. Даже если всю жизнь станет отдавать десять процентов от заработка, разве там он будет не лучше обеспечен, чем в Европе?

— А что, если он откажется платить, когда очутится там, в безопасности?

Эрхардт пожал плечами.

— Ни у кого из нас нет ни паспортов, ни других документов. Приходится полагаться на наших благодетелей. При деньгах наших друзей возможно все, но если мы окажемся непослушными… понимаете?

— Однако с течением времени… Эрхардт засмеялся снова.

— Я не считаю, что такое положение дел будет длиться вечно. Но пока нас не начнут обхаживать и Запад и Восток — то есть покуда лицемерие вынужденной ненависти войны не сменится лицемерием вынужденного дружелюбия мира — нам придется изворачиваться.

— Почему вы говорите мне все это?

Лицо Эрхардта приняло жестокое выражение.

— Потому что хочу, чтобы моя деятельность была понятна. Я тружусь на благо немецких солдат и лишь постольку-поскольку зарабатываю на жизнь. Работаю тайно, но лишь от итальянских властей. Здесь все делается открыто.

Ганс поднялся и подошел к окну. Эрхардт посмотрел на него и негромко спросил:

— Пока что удовлетворены? Ганс обернулся.

— Спрашиваю просто из любопытства: какова будет ваша реакция, если я скажу, что не желаю участвовать в этом?

— Вы намерены сказать так?

— Не обязательно.

— Вот-вот. Если б сказали, я бы счел вас глупцом, во-первых, потому что не потрудились выслушать меня до конца, во-вторых, потому что один вы обречены на неудачу. Это, как сами понимаете, мой главный довод.

— Нет, не понимаю, — ответил Ганс. — И готов вас выдать.

— Что вам это даст? Ганс задумался.

— Продолжайте.

Эрхардт продолжал тоном несколько усталого благодетеля. Он привык и к сомнениям, и к возвышенным речам.