Побежденный

Буонсиньори открыл прения, предложив довести до сведения оккупантов из Нового Света, что состоялось собрание отцов деревни и принята резолюция, выражающая сожаление по поводу искажений недавней истории и жалобы на чрезмерный шум в деревне и ущерб, причиняемый собственности трибунами, прожекторами, кранами и так далее, и так далее, и так далее.

Граф с величественным равнодушием выслушал все эти «и так далее», потом спросил, к чему они относятся.

— Ни к чему конкретно, — ответил Буонсиньори, — но я обратил внимание, что в спорах юридического характера «и так далее» являются более убедительными, чем вразумительные слова.

— Возможно, — ответил граф. — Однако исторические прецеденты показывают, что бороться с демократическим противником демократическими методами нецелесообразно. Если мы поведем себя таким образом, то выкажем неоправданную учтивость и лишь получим бессмысленный ответ на бессмысленную жалобу. К сожалению, монополии на «и так далее» у нас нет.

— Единственно подлинная демократия — это народная демократия, — заявил Филиграни.

— Единственно подлинная демократия — это государства вроде Соединенных Штатов, где люди имеют право критиковать, но не действовать. Раз они обречены на вынужденное бездействие, гораздо гуманнее отнять это право. Тюрьма без окон не дает возможности человеку созерцать всю меру своего несчастья, поэтому доставляет меньше страданий, чем тюрьма с окнами.

— Какой план у вас? — обратился Буонсиньори к Старому Плюмажу.

Старый Плюмаж откашлялся.

— Синьоры, я сторонник самых решительных действий в рамках благоразумия. Считаю, что нужно изложить наши претензии не с холодностью дипломатических нот, а с жаром и нескрываемыми чувствами. Пусть эти янки устыдятся, что оскверняют своими искажениями память наших почивших воинов!

— Но мы жалуемся, что они искажают нас, а не почивших! Получится неискренне, — сказал Буонсиньори.

— Нужна парочка взрывов. Подстроенный несчастный случай. Раненый американец. Несколько слушков. В деревне, мол, небезопасно. Тщательно спланированная кампания незначительных происшествий, — сказал Филиграни.

— Мы не в России! — возразил граф.

— Увы! — ответил Филиграни, доедая последний кусок грудинки с трюфелями.

— У меня есть предложение лучше всех ваших, — спокойно, словно это разумелось само собой, сказал граф. Остальные недоверчиво поглядели на него.

— Через два дня на площади Виктора-Эммануила Второго будет воздвигнут памятник героизму нашей деревни, я прав?

Остальные кивнули.

— Памятник ударной бригаде имени Первого Мая будет открыт в следующий майский праздник возле лотков для стирки, — сказал Филиграни.

— Меня это не интересует, — ответил граф. — По-моему, на площади и без того уже слишком много статуй. В одном конце группа ангелов, посвященная победе при Пьяве, в другом — нелепый бюст Кардуччи в панамской шляпе, посередине — питьевой фонтанчик в память о Гарибальди, а возле церковной стены — отвратительное пугало, долженствующее изображать ищущего вдохновения Андреа дель Сарто. С новой статуей их станет пять, и по площади нельзя будет проехать ни в одном направлении. Из школы уже поступали жалобы, что детям невозможно играть на главной площади в футбол.

— Но мы теперь не можем отказаться от статуи! — взорвался Старый Плюмаж. — Это будет означать разбазаривание добросовестно собранных общественных фондов!

— Вы негодуете так только потому, что на памятнике есть ваша фамилия, — язвительно сказал Филиграни. — Я за отмену этого проекта.

— Я лишь предлагаю, — продолжал граф, — установить статую не в деревне, а там, где героизм имел место.

Все молча задумались.

— Каким образом это будет связано с нашим недовольством американцами? — спросил Старый Плюмаж.

— Неужели не ясно? — ответил граф. — В полдень, когда освещение наиболее благоприятно для съемок, заиграют военные оркестры и испортят им звукозапись, к тому же, что гораздо более важно, местоположение статуи будет тщательно выбрано, чтобы съемки поддельной деревни, которую они имели наглость выстроить у нас под носом, никуда не годились. Установим мы статую, друзья, на повороте дороги, чтобы стало невозможно снимать с юго-востока гипсовую деревню, не захватывая в кадр статую, а она, исторически рассуждая, могла появиться только после тех событий, которые они экранизируют.

Буонсиньори рассмеялся первым, к нему присоединился Старый Плюмаж.

— Но! — предостерегающим жестом прервал их граф. — Необходимо ускорить наши приготовления и установить статую сегодня. Вызвать телеграммой на открытие Валь ди Сарата. Оркестрам надо провести репетиции. Все должно быть в состоянии полной готовности.

Все обменялись рукопожатиями. Филиграни заверил собравшихся в своей моральной поддержке, но настоял на свободе действий, заключавшейся в саботаже. Старый Плюмаж произнес с дрожью в голосе:

— Наши методы различны, наша цель едина! Потом все разошлись, тайком, как и сходились туда.