Побратимы

Над лесом нависает ночь. Вызвездило. В Богомоловском лагере пылают костры. Вокруг них — партизаны. Против обыкновения, не слышно ни песен, ни шуток. Лишь изредка прозвучит одна-другая скупая фраза.

У крайнего костра рядом со словаками сидят рослый черноморец Гриша Гузий и Женя Островская. Девушка хлопотливо помешивает в котелке, а Григорий по-хозяйски подкармливает костер сухими ветками.

Да, каждый партизан оставляет в лесу свой след. Какой след оставят они — солдаты Словакии, маленькая русская учительница и этот отважный сын Украины, парень с широкой матросской душой? Какая душа кроется под словацкими мундирами, под простеньким полушалком и под матросской тельняшкой? Это покажет жизнь…

Тревога в подполье

Гнилые деревья вырубаются затем, чтобы сохранялся здоровый лес.

К. Федин

В лес входит утро. Вот из-за вершины горы Каратау краешком глаза выглянуло солнце. В Богомоловском лагере посветлело.

Солнечные блики весело играют на оживленных лицах словацких друзей, расположившихся под широкой кроной огромного дерева. Покуривая, они о чем-то беседуют. К ним, с постоянной своей спутницей — трубкой, подсаживается Мироныч.

— Как, други, самочувствие? — улыбается он.

— На все сто, товарищ комиссар, — отвечает Хренко.

— Это хорошо. В нашем деле бодрость духа — большое богатство. А я вспомнил вчерашнее и подумал: теперь мы с вами побратимы. В бою побратались!

— Да, боеве приятельство — це велико дило, — отвечает Хренко, а Клемент Медо добавляет:

— Коло вас нам добре воевать. Але мы с Федоренко мало вчера фашистов побили.

— Фашистов, дорогой, сколько ни бей, всегда будет мало, — отвечает, посасывая трубку, Мироныч.

— Да, так, — соглашается Штефан Малик. Мироныч продолжает:

— А если по-нашему, чисто по-партизански рассудить, то сделали мы с вами вчера совсем немало.

— Интересно, ако по-партизански? — придвигается к комиссару Войтех Якобчик.

— Вот так, — Мироныч вынимает изо рта трубку и, загибая чубуком палец за пальцем, перечисляет:

— Сколько вчера мы с вами видели немцев? Почти тысячу. Значит, тысячу фашистов с фронта в лес мы притянули — это раз. Все их планы в нашем лесу сорвали — два. Морду им набили — это три. А вдобавок ко всему такого страху нагнали, что теперь они батальонами побоятся в лес идти — целые дивизии будут снимать с фронта. Разве это мало?

— Добре, добре! — соглашаются словаки.

Хорошо беседует с ними Мироныч — просто, задушевно, умно. Слушая его, эти парни все глубже постигают смысл нашей народной партизанской войны, свою роль в ней. Жаль прерывать беседу Мироныча со словаками, но надо. Время выстраиваться для перехода на гору Яман-Таш.

Бойцы, прилаживая на себе по-походному оружие и все нехитрое партизанское хозяйство, становятся в строй. Радисты свернули рацию, снимают с дерева антенну. Степан Выскубов подходит ко мне, дает только что полученную радиограмму. Хорошо оценила Большая земля наш вчерашний бой. Надо порадовать ребят. Передаю комиссару:

— Прочитай, Мироныч, перед строем благодарность обкома.

На поляне, где вчера отважный русский воин Александр Богомолов принял неравный бой, партизанская бригада застыла в строю.

— Товарищи! — раздается торжественный голос комиссара Егорова. — За ратные подвиги в тылу врага, совершенные во имя чести и независимости Советской Родины, вас благодарит Крымский обком нашей большевистской партии. Вот только что принята радиограмма.

Он развернул листок и зачитал:

— «Луговому. Ваша тактика бить врага… как это было восемнадцатого июля, — правильная. Соответствует духу моего приказа. Объявите бойцам бригады — молодцы! Так и впредь поступать. Булатов»[9].

Некоторое время длилось молчание. А потом отзывчивое эхо подхватило и понесло по лесам, долинам и горным ущельям дружное «Служим Советскому Союзу!»

Длинная извивающаяся змейка движется по зеленому ковру плоскогорья Орта-Сырт. Отряд за отрядом партизаны идут по тем местам, где вчера топтались вражеские колонны.

Еще час пути, и вот перед нами наш старый гостеприимный лагерь на вершине горы Яман-Таш. Глаз радуют и знакомые, исхоженные партизанами тропы, и обжитые шалаши, и привычные глазу деревья-великаны, и грозные скалы, поднимающиеся над шумной Бурульчой.

Еще не успели как следует расположиться, а в партизанский штаб настойчиво вторгается дыхание боевой жизни.

— Разрешите!? — подходит к нам с Миронычем высокий худой мужчина. — Кто из вас Луговой?

— Я.

— Здравствуйте! — протягивает он худощавую руку. — Я Лексин.

— Лексин! — удивляюсь я. — Тот Лексин, который…

— Тот самый. Лексин Иван Георгиевич.