Почему и нет? Часть вторая

  Вой. Тоскливый, полный отчаянья вой сраженного и рев победителя в стороне от меня. Кто-то победил, кто-то погиб. Кто?

  Не до того...

  В ту же секунду мы ринулись во встречную атаку с Зарембой. Чистое самоубийство... Все решит один удар, но почти наверняка он не останется безответным. Заношу саблю, и... падаю. Нога зацепилась за что-то, и я со всего маха рухнул на землю, бок зашиб но саблю удержал.

  Вот она - превратность боя...

  Падение и спасло меня от сабельного удара, отстрочив смерть на полторы секунды. Пан Заремба по инерции крутанулся на полный оборот, слишком много силы вложил в удар. Но вмиг выправился, обретя устойчивое равновесие и поднял саблю на добивание лежачего. Я успел только извернуться на земле и привстать, опираясь о жухлую траву левой рукой. Вскочить не успеваю, лишь прикрыл клинком голову, понимая в душе, что это уже не спасет...

  Выстрел! Голова пана Зарембы взрывается брызгами от попадания пули. Я не вижу, откуда прилетел этот свинцовый посланец смерти. Кто-то из наших подоспел. Ох, как вовремя...

  Или это Грач?

  Поворачиваюсь на живот, лицом к тому месту, где дрались два других противника.

  Жуткое зрелище...

  От его вида даже страх собственной, неминуемой миг назад, смерти отошел в тень.

  Грач, сам весь окровавленный и ободранный сидит прямо на теле своего врага, прижав его к земле, словно тот может еще убежать. Две руки сжимающие нож за рукоять мерно поднимаются высоко над его головой, с его лезвия капает кровь прямо на лицо и волосы. Потом руки с силой идут вниз, нож с чавкающим звуком вонзаясь в тело, сталь скрежещет по костям ребер.

  - За тата... - стон из груди Грача дыбом поднимает мне волосы на затылке, продирает морозом, столько в нем муки.

  И опять руки поднимаются вверх. И новые алые капли срываются с клинка на лицо драгуна.

  И опять вниз. С одинаковым ритмом.

  - За неню...

  - За Юрка...

  - За дида...

  - За Яринку...

  - За... За...За...За...

  Господи, прости его грешного...!

  Большая же у тебя была семья, Грач...

  Это зрелище словно парализовало меня. Что может быть страшнее свершившейся мести?

  Безумие. Пустота...

  Как подойти? Как остановить?

  Он ведь сейчас ничего и никого... Он же сейчас - сама смерть.

  И тут...

  - Ой у Корсуни тай Зализняк гуляе

  Та до свого ножа слово промовляэ

  Кровью я тебе вмию, друже - не тужи

  Будем брати пана ляха на гостри ножи.

  Иван Михайлович медленно подходил к своему другу напевая песню-думу времен Гайдаматчины. И негромкие слова жестокой разбойной песни, словно по волшебству, остановили этот страшный метроном.

  Руки, поднятые над головой, остановились, потом медленно опустились. Нож выскользнул из пальцев. Но в глазах у Грача пустота. Он неподвижен. Еще не закеменел в корке сквозь которую не пробьется ни друг, ни враг, ни Бог, но вот сейчас... через секунду...

  Но не допустил той секунды друг. Успел. Не пустил безумие, не дозволил ему завладеть христианской душой.

  Спокойно, словно так и надо, подсел рядом, все так же напевая вполголоса жестокие слова о резне, и о пожарах. Словно через меньшую, далекую жуть песни уводил от жути большей, сегодняшней.

  В такт словам похлопывает своего старинного товарища по плечам, не обращая внимания на липкую кровь. На свою разбитую жердиной голову фельдфебель тоже не обращает внимание.

  Как он с такой раной до нас-то добрел?

  Вдруг Перебийнис, закончив очередной куплет, толкнул Грача в плечо посильнее и укоризненно сказал:

  - Что молчишь, друже? Подпевай... Негоже одному мне петь... Сумно (грустно)...

  И хрипло затянул думу дальше.

  Судорожный всхлип вырвался из груди Грача. А потом он выдавил из себя первое слово, потом еще...

  - Ой там... Гонта й Зализняк... та гуляють... Лугом...

  Слова, потихоньку складываются в строки. И, размывая страшную кровавую маску на его лице, пробежали две дорожки из слез. Из тела стала уходить каменность. Плечи расслабились.

  Уже два усталых мужских голоса тихонько бормочут разбойничью песню.

  А потом еще что-то и еще.

  Иван Михайлович потихоньку помог своему другу подняться на ноги, жестом остановив меня, ринувшегося помочь, и отвел в сторону. Как можно подальше от того, что осталось от растерзанного тела врага.

  Усадил у дерева, прислонив побратима спиною к шершавой коре, и все говорил, говорил...

  Пел. И опять говорил. А потом Грач уснул.

  Так-то вот.

  Я понимал, что стал свидетелем финала какой-то трагедии, разыгравшейся давно и очень далеко отсюда. Видел лишь итог мести.

  Судя по всему, конюх был причиной гибели всей семьи Грача. Что там и как было - не знаю, да и не стремлюсь узнать, но ясно, что было очень жестоко и страшно. Детская психика пластична, тогда как-то выдержала, а вот сейчас, повторно остро пережив все, что было в прошлом, Грач сам едва не ушел за кромку.

  А ведь он солдат, столько всего повидал на своем веку.

  Не приведи Господи пройти через такое.

  Мудрые говорят. Свершая месть, копай две могилы. Вторю - себе. Если к этому готов - тогда мсти, если нет, даже не пробуй.

  Иван Михайлович медленно и устало подошел ко мне и присел рядом.