Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Как счастлива одна в ущерб другой!В Афинах с ней равна я красотой…Что из того? Он слеп к моей красе:Не хочет знать того, что знают все.Он в заблужденье, Гермией плененный;Я — также, им любуясь ослепленно.

Любовь способна низкое прощатьИ в доблести пороки превращатьИ не глазами — сердцем выбирает:За то ее слепой изображают.Ей с здравым смыслом примириться трудно.Без глаз — и крылья: символ безрассуднойПоспешности!.. Ее зовут — дитя;

Ведь обмануть легко ее шутя.И как в игре божатся мальчуганы,Так ей легки и нипочем обманы.Пока он не был Гермией пленен,То градом клятв в любви мне клялся он;Но лишь от Гермии дохнуло жаром —

Растаял град, а с ним все клятвы даром.Пойду, ему их замыслы открою:Он, верно, в лес пойдет ночной порою;И если благодарность получу,Я дорого за это заплачу.Но мне в моей тоске и это много —С ним вместе в лес и из лесу дорога![490]

(курсив мой. — Автор)Перевод Т. Щепкиной-Куперник

«Сон» Шекспира предлагает очень интересный поворот в знакомой традиционной теме безрассудности любви, предполагая, что безрассудной ее делает именно то, что она зависит от ума, а не от чувств.

Любовь «не глазами — сердцем выбирает»: поскольку сердечная любовь — проявление ума, она меньше поддается рациональным критериям обсуждения, чем если бы «выбирала глазами». Под умом (сердцем — в русских переводах) подразумевается совокупность замысловатых ассоциаций, субъективно порожденных и непроницаемых для внешнего мира. Глаза, напротив, являются посредниками между личностью и окружающей действительностью: объект зрения как бы объективно установлен, и в этом смысле глаза полагаются на внешний по отношению к субъекту мир. Елена просит, чтобы любовь была основана на чувствах (глазах, т. е. на зрении), а не на уме, поскольку ум — это именно то, что отделяет процесс оценки другого человека и любви к нему от его ценности в объективном материальном мире. Ум здесь не только место для проявления воображения, но и его источник. Именно то, что сердечная любовь не имеет никакой связи с реальностью и делает ее формой безумия.

Следуя медицинскому дискурсу XVI в., «Сон» предполагает, что романтическое воображение является формой безумия именно потому, что не обладает якорем, ни физическим, ни психическим. Для Фрейда романтическое воображение, каким бы безрассудным оно ни было, имеет такой якорь — ранний образ родителя, потребность и желание преодолеть травму, полученную в детстве. Но в пьесе Шекспира безрассудность любви радикальна, поскольку воображение превращает ее в капризную эмоцию, не поддающуюся объяснению, а не определяющее событие даже психоаналитического ряда. Во «Сне» любовь — это переживание, которое мы не можем контролировать, ни рациональное, ни безрассудное. До Фрейда оно не отвечало даже логике бессознательного. Ключом к пьесе является то, что нет реального различия между здравой и безумной любовью, поскольку «здравая» любовь принципиально не отличается от неистовых чувств, которым были подвержены жертвы Пака. Романтическое воображение здесь является кодом для безумия и превращает любовь в безрассудную и самовоспроизводящуюся эмоцию, не обращающую внимания на личность любимого человека. Этот взгляд на любовь и воображение подчеркивает то, что в последующих взглядах и напоминает подозрительность к воображению, и отличается от нее. Пьеса Шекспира предвосхищает вопрос о природе эмоций, вызываемых воображением, но не упоминает о темах, которые занимали философов и писателей начиная с XVIII в., а именно о роли культурных технологий и литературы в формировании воображения, об опережающем характере воображаемых эмоций и, что еще важнее, о проблеме перехода от воображаемого объекта к обычной реальности.