Почему маму всё достало

Я поплелась в кладовку, чтобы выпустить собак на улицу, и глянула на стиральную машину. Сердце мое упало. Мои белые рубашки, фланелевая кофта Джейн (которую она затаскала уже до дыр) – все вместе крутилось в барабане, и еще там мелькал мой любимый розовый кашемировый джемпер. Программа стояла на 60°. С трудом подавила в себе гнев и решила ничего не говорить – в конце концов, Саймон пытался помочь. А ведь тысячу раз повторяла ему, что перед стиркой белье надо сортировать, и ничего кроме постельного белья с полотенцами нельзя ставить на 60°, и даже их можно стирать в обычном режиме, мысленно прошлась по адресу его дуры-мамаши, которая считала, что у нее родился принц, и ничему его не научила, поэтому он дома даже пальцем не шевелил и понятия не имел, как что стирать, ему, наверное, казалось, что на его полке чистое белье появляется по волшебству, и каждую ночь стиральные феи колдуют над его грязным бельем, чтобы утром оно вновь было чистым и отутюженным, как в сказке. Еще раз напомнила себе, что по сравнению с вопросами жизни и смерти, которыми мне предстоит заниматься сегодня, проблема убитого кашемирового джемпера представляется не такой уж и важной.

– Я и в холодильнике навел порядок, – удовлетворенно объявил Саймон. – Вижу, что твои навыки хранения продуктов не сильно изменились с тех пор, как мы разъехались. У горчицы давно истек срок годности…

– Она испортилась?

– Что? Я не открывал, просто проверил дату и выбросил, потому что срок истек.

– Зачем ты ее выбросил, если она даже не заплесневела?

– Но срок ведь давно прошел. Это опасно.

– Ничего подобного, а вот выбрасывать вполне пригодные в пищу продукты – это расточительство. Вот сколько мы с тобой ссорились по этому поводу?

– Ну, если бы ты не держала в холодильнике просроченные продукты, мы бы и не ссорились.

– Это да, только теперь это мой холодильник. Я могу держать там все, что захочу, а сроки на продуктах – это для информации, а не руководство к действию. Вот и все. Если выглядит нормально и не воняет, то и есть, наверное, тоже можно.

Саймон насмешливо фыркнул, глядя, с какой печалью я заглянула в опустошенный холодильник. Признаться честно, там никогда ничего надолго не задерживалось, Питер со товарищи потрошили его регулярно, но даже то, что они игнорировали – помидоры, морковь, горчица, тайский соус, – и это теперь исчезло, потому что у Саймона были свои представления о санитарии и гигиене. Внутри меня стало нарастать раздражение, пришлось сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, после чего я предложила ему уйти. Реально, он стал действовать мне на нервы, а мне нужно было просто посидеть в тишине и подумать. К тому же где-то на задворках сознания у меня копошилась мысль, прилично ли поехать в отпуск через две недели, потому что я уже купила путевку и забронировала гостиницу. Надо ли мне советоваться с Натальей по этому вопросу и не будет ли это нарушением приличий? Может, и нет. Вообще неприлично будет лезть к ней сейчас с такими вопросами.

– Эллен, ты меня слушаешь? Ты как будто где-то далеко от меня. Мне кажется, тебе сейчас нельзя оставаться одной, – настаивал на своем Саймон.

– Что? Нет, я в порядке. И я не одна. Дети со мной, собаки. И вообще, рано или поздно мы все останемся одни, так что лучше рано, чем поздно. Будет возможность сориентироваться и двигаться дальше.

Саймон все кружил по дому, приговаривал, что беспокоится за меня, и мне с трудом, но удалось выставить его за дверь.

Когда он ушел, я выдохнула с облегчением. Терпеть не могу, когда люди вокруг начинают суетиться. Я была спокойна. Мне просто надо было собраться с мыслями, и не было никакой нужды предаваться печали и жалеть саму себя. Но в этот момент все стало таким обыденным и мелким, и мне показалось, что у меня нет сил что-либо делать. Пришлось снова делать чай и собираться с силами, но тут Джаджи начал приставать и не дал мне выпить чаю.

– Блин, Джаджи! Я пролила чай из-за тебя! Чего тебе надо? – прикрикнула я на него. Джаджи не обращал внимания на мои крики, пыхтел и фыркал, потом чихнул и вопросительно на меня посмотрел.

– Ох, Джаджи! – сказала я. – Что же делать? Даже и не знаю, что мне делать. Я даже и не пойму, что я чувствую. Может, мне полагается рвать на себе одежду, убиваться и плакать, терять сознание, а я… опустошена и все.

Джаджи чихнул опять.

– Точно, – ответила я. – Это надо осознать, с этим надо свыкнуться.

Мы еще долго болтали, Джаджи и я, обо всем, не только о том, что хорошего мы помним об отце, но и обо всех тех моментах, когда он вел себя как паршивец, эгоистичный сексист, а иногда и просто как дитя неразумное. Все закончилось бурным потоком слез, от которого Джаджи отстранился, потому что не любит сырость, а мне стало легче. Джейн абсолютно права. Хорошая терапия – поговорить с собакой по душам.

Пятница, 27 июля