Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

За дюжину лет изнурительных военных действий Юаньчжан преобразовал свою шайку головорезов в дисциплинированную армию и вытеснил из долины Янцзы других повстанцев. И что важно — он дистанцировался от более необузданных проповедников Красных повязок и организовал бюрократию, способную управлять империей. В январе 1368 года, отметив свой сороковой день рождения, он сменил свое имя на Хун У («Огромная военная мощь») и провозгласил создание династии Мин («Сияющая») (Юаньчжан его выбрал, руководствуясь принципом монголов — давать жизнерадостные названия. — Пер.

). Если судить по официальным заявлениям Хун У, создается впечатление, что вся его взрослая жизнь была реакцией на его ужасную, с оборванными корнями, жестокую юность. Он пропагандировал и поддерживал образ Китая как буколического рая со стабильными мирными деревнями, где добродетельные старцы приглядывали за самостоятельными земледельцами, где торговцы торговали лишь теми товарами, которые нельзя было изготовить на месте, и где — в отличие от собственной семьи Хун У — никто не переезжал с места на место. Хун У утверждал, что лишь немногим людям бывает нужно путешествовать более чем на 8 миль [примерно 12,9 км] от дома и что за путешествие без разрешения на расстояние более 35 миль [примерно 56,4 км] следует наказывать поркой. Опасаясь, что коммерция и деньги будут разлагающим образом влиять на стабильные отношения, он трижды издавал законы, согласно которым торговать с иностранцами могли лишь торговцы, получившие на то одобрение правительства. Хун У даже запретил иностранные духи, дабы они не соблазняли китайцев на совершение незаконных обменов. К 1452 году его наследники еще трижды возобновляли его законы и четыре раза запрещали серебряные монеты из опасения, что они сделают слишком легкой излишнюю торговлю.

«Тридцать один год я трудился, дабы оправдать мандат неба, — заявлял в своем завещании Хун У, — мучимый тревогами и страхами и не расслабляясь ни на один день»^{181}

. Нам, впрочем, остается лишь догадываться, насколько сильные внутренние конфликты испытывал его разум. По контрасту со своими монгольскими предшественниками, Хун У очень хотел выглядеть идеальным конфуцианским правителем. Однако он никогда на самом деле не запрещал иностранной торговли. А его сын Юнлэ даже расширил ее, усердно импортируя корейских девственниц для сексуальных надобностей (поскольку, как он утверждал, они были полезны для его здоровья). Однако монархи династии Мин настаивали на том, чтобы торговля оставалась под контролем государственных чиновников. Это, как они неоднократно заявляли, защищало (теоретически) стабильный социальный порядок и предоставляло иностранцам возможность продемонстрировать должное почтение. «Меня не заботят дела иностранцев, — объяснял один правитель. — Я принимаю их, поскольку они прибыли издалека и демонстрируют искренность отдаленных народов»^{182}

. Не стоит и упоминать тот факт, что эта «выплата дани» (как двор именовал торговлю с заграницей) пополняла имперские сундуки.

Вопреки всем этим разговорам, торговля процветала. В 1488 году один кореец, потерпевший кораблекрушение, наблюдал, что в гавани Ханчжоу «иностранные суда стоят так же тесно, как зубья гребня»^{183}

. Подводные археологи обнаружили, что торговые суда увеличились в размерах. А тот факт, что императоры оказывались вынуждены довольно часто возобновлять свои законы, касавшиеся незаконной торговли, в сильной степени наводит на мысль, что люди игнорировали их.

Этот коммерческий бум имел далеко идущие последствия. Вновь росли доходы крестьян, семьи увеличивались, и земледельцы массами отправлялись из своих деревень на свободные новые земли либо работать в городах. После насилий предыдущих веков местные богачи ремонтировали дороги, мосты и каналы, торговцы транспортировали по ним продовольствие, и повсюду люди спешили на рынок, продавая там то, что они могли дешево произвести, и покупая все остальное. В 1487 году один чиновник просто принимал как должное то, что люди «обращают зерно в наличные деньги, затем обращают деньги в одежду, еду и то, что им повседневно требуется… И во всем государстве нет человека, для кого это не являлось бы верным»^{184}.

Торговля связывала воедино увеличившийся восточный центр точно так же, как война связывала между собой государства на Западе. В Японии XIV века численность населения, сельское хозяйство и финансы переживали быстрый рост, и, вопреки ограничениям со стороны династии Мин, постоянно росла торговля с Китаем. Еще более важными были торговые дела с Юго-Восточной Азией: доходы от торговли обеспечивали рост таких государств, как Маджапахит на Яве, которое доминировало в торговле пряностями. Многие местные правители стали зависеть от поддержки их тронов Китаем.