Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще

Однако за блестящим фасадом не все было так уж хорошо. Черная смерть уничтожила треть или даже больше населения и в западном, и в восточном центрах, и на протяжении приблизительно столетия после 1350 года в результате ее повторявшихся вспышек численность населения оставалась низкой. Однако между 1450 и 1600 годами число голодных ртов в каждом регионе примерно удвоилось. «Население выросло настолько сильно, что в истории этому нет ничего подобного»^{198}, — писал один китайский ученый в 1608 году. В далекой Франции наблюдатели были согласны с этим. Согласно одной пословице, люди плодились, «как мыши в амбаре»

^{199}.

Страх всегда был одной из движущих сил социального развития. Больше детей означало дополнительные разделы полей либо больше наследников, оказавшихся в тяжелых условиях, и всегда означало дополнительные трудности. Земледельцы теперь чаще проводили прополки и вносили навоз или же устраивали запруды и копали колодцы, а также ткали и пытались продать больше одежды. Некоторые селились на худших землях и пытались выжать скудные средства к жизни из склонов холмов, камней и песка, с которыми их родители никогда не стали бы возиться. Другие покидали густонаселенные центральные земли и уходили на дикие малонаселенные пограничья. Даже когда они возделывали чудесные культуры из Нового Света, этого никогда не казалось достаточно.

XV столетие, когда труд был в дефиците, а земля — в изобилии, все более становилось просто смутным воспоминанием: дни счастья, говядина и эль, свинина и вино. Тогда, как говорил в 1609 году префект одной территории близ Нанкина, все было лучше: «У каждой семьи был дом, чтобы в нем жить, земля для обработки, холмы, где можно было нарубить дров, и огороды, чтобы выращивать овощи». Однако теперь «девять из десяти человек обеднели… Алчность не знает границ. Страдают и дух, и плоть. Увы!»^{200}. Около 1550 года один немецкий путешественник высказался еще более резко: «В прошлом в доме крестьянина ели по-другому. Тогда мяса и другой пищи было в изобилии». Сегодня, однако, «все поистине изменилось… Пища у самых благополучных крестьян едва ли не хуже пищи поденщиков и слуг в старые дни»

^{201}.

В английской волшебной сказке о Дике Уиттингтоне (которая, подобно многим другим таким повествованиям, восходит к XVI столетию) бедный мальчик и его кот бредут из сельской местности в Лондон и творят добро. Однако в реальном мире многие из тех голодных миллионов, что бежали в города, попросту попадали из огня в полымя. На рис. 9.3 показано, как изменялись после 1350 года реальные зарплаты в городах (то есть способность потребителей купить товары первой необходимости, скорректированная с учетом инфляции). Этот график построен на основе результатов, полученных за годы кропотливой детективной работы историков экономики. Они расшифровывали разрозненные данные, записанные на вавилонском множестве языков и измеренные в даже еще более многообразных и запутанных единицах. В европейских архивах данные достаточно качественные, чтобы точно рассчитывать доходы, появляются не ранее XIV столетия, а в Китае нам нужно было дожидаться их появления до времени после 1700 года. Однако, несмотря на пробелы в данных и массу пересекающихся линий, очевидна, по крайней мере, тенденция на Западе. В основном везде, где у нас есть данные по столетию после Черной смерти, зарплаты приблизительно удвоились, а затем, когда численность населения восстановилась, они по большей части опять упали до уровня, который был до Черной смерти. Флорентинцы, которые таскали каменные блоки и возводили парящий купол собора Брунеллески в 1420-х годах, «пировали» — они питались мясом, сыром и оливками. Такие же работники, перетаскивавшие на место «Давида» Микеланджело в 1504 году, довольствовались хлебом. Спустя столетие их правнуки были бы рады даже этому.

Рис. 9.3. Более богатые и более бедные: реальные заработные платы неквалифицированных городских работников в шести городах Запада и в Пекине в период с 1350 по 1800 год. У каждого города и у каждой отрасли были свои собственные перипетии, но почти везде, где мы могли это измерить, покупательная способность работников после того, как она приблизительно удвоилась в период между 1350 и 1450 годами, к 1550 или 1600 году упала обратно до уровней, которые были до 1350 года. По причинам, которые в этой главе будут объяснены ниже, после 1600 года города на северо-западе Европы все больше отрывались от остальных. (Данные по Парижу и Валенсии появились только около 1450 года, а по Пекину — только около 1750 года. Также — что неудивительно — имеет место пробел в цифрах по Константинополю около 1453 года, когда османы захватили этот город.) Данные взяты из работы Allen R., 2006, рис. 2