Читаем Почему властвует Запад... по крайней мере, пока еще полностью

Для XVII века это было сильно сказано, но отдельные группы английских радикалов были настроены даже еще более решительно. «Левеллеры» [ «уравниватели»], как называла себя одна из фракций, отрицали все социальные различия. Они указывали: «Никто не приходит в этот мир с седлом у себя на спине, и никто — в сапогах со шпорами, чтобы ехать верхом на нем»{219}. И раз иерархия являлась неестественной, то наверняка таковой являлась также и собственность. В течение года после казни короля одна из групп, называвшая себя «истинными левеллерами», отделилась от остальных и учредила десять коммун. Другая отколовшаяся фракция, «Пустомели», называла Бога «могущественным

{220} уравнивателем» и проповедовала перманентную революцию: «Переворот, переворот, переворот… Пусть все будет общим, не то Божья чума сгноит и пожрет все, что у вас есть».

Уравнивание было идеей, чье время пришло. Возьмем, к примеру, сообщение 1644 года о левеллерах, которые

«переделывают свои мотыги в мечи и титулуют себя «царями уравнивания», провозглашая, что они сравняли различие между господами и слугами, титулованными и обычными людьми, богатыми и бедными. Арендаторы забрали себе лучшие одежды своих хозяев… Они приказывали господам становиться на колени и наливать им вино. Они хлестали их по щекам и говорили: «Мы все в равной степени люди. Какое право вы имели называть нас слугами?»{221}

Эти военные вожди-уравниватели, однако, были не англичанами; на самом деле они неистовствовали в районе восточного побережья Китая. В равной мере и на Востоке, и на Западе радикальные вызовы установившейся иерархии, которые мы обсуждали ранее, — такие, как оспаривание Ван Янмином идей Чжу Си в Китае 1490-х годов или оспаривание Мартином Лютером католицизма в Европе 1510-х годов, — в сочетании с процессом краха государства породили новые идеи — о равенстве людей. Впрочем, как мы увидим ниже, в XVIII веке у этих идей были очень разные судьбы.

В Китае деятельность династии Мин оказалась парализованной из-за банкротства и раскола на фракции, и, когда в 1628 году разразился голод — третий всадник апокалипсиса, — императоры, по-видимому, утратили свой небесный мандат. Восставшие все больше чувствовали, что ни один их поступок в сложившихся условиях уже не будет чрезмерным. В 1630-х годах страна распалась на владения военачальников, и в 1644 году пал Пекин. Последний император Мин повесился на одиноком дереве позади дворца. «Я слабый человек с немногими добродетелями, провинившийся перед Небом, — написал он на своей мантии. — Устыдившись перед лицом моих предков, я умираю. Сняв мою императорскую шапку и с растрепанными волосами, спадающими на мое лицо, я предоставляю восставшим расчленить мое тело. Но пусть они не причиняют вреда моему народу»{222}

.

Его последние слова оказались напрасными. У военачальников не было больше денег, чтобы платить своим разбухшим армиям, которые были больше, нежели у европейских королей, турецких султанов или у самого минского императора, и поэтому они предоставили своим людям самостоятельно добывать деньги у мирных жителей. Армии стали грабить невинных с тех пор, как начались войны, и, вероятно, довольно рано стали практиковать все возможные вариации жестокости, лишь повторяя их в сходных обстоятельствах на протяжении последующих эпох ужасов. Однако в жестоком XVII столетии по всей Евразии злые, жадные и испуганные солдаты, похоже, дошли до новых глубин злодеяний. Имеющиеся у нас источники полны описаний пыток, массовых казней и групповых изнасилований. Когда Пекин пал, его мирные жители

«были подвергнуты жестоким избиениям, чтобы изъять все серебро, которое у них могло быть. Некоторых пытали, сжимая в тисках их пальцы или конечности, более трех или четырех раз. И некоторые тянули за собой других, из-за чего пострадали тысячи домохозяйств простолюдинов… Люди начали терять желание жить»{223}.

Вообще-то, насилие, вырвавшееся на волю в результате краха государства, на Западе оказалось еще хуже. Религиозные войны в Европе достигли своей ужасной кульминации в период между 1618 и 1648 годами в Германии (это была Тридцатилетняя война. — Ред.).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Детство и общество
Детство и общество

Это книга о детстве. Человеку свойственно долгое детство, а цивилизованному человеку — еще более долгое. Самый серьезный исследователь детства Эрик Эриксон отвечает на вопросы, связанные с ролью детства в жизни каждого человека и человечества в целом.— Почему среди всех живущих на этой планете существ именно у человека самое длинное детство?— Почему у современного человека детство длится почти на 10 лет дольше, чем у людей 300 лет тому назад?— Как меняется отношение к детям и детству на протяжении человеческой истории?— Как воспитывали и обучали детей в разных странах и в разные эпохи?Всем очевидно, что детство оставляет свой отпечаток на всю последующую жизнь. Как это складывалось и почему сложилось так, как есть, вы узнаете, прочитав эту книгу.Она будет интересна психологам, педагогам, философам, социологам, культурологам, историкам.

Эрик Эриксон

Обществознание, социология / Психология и психотерапия