Почти идеальная семья

Сейчас он снимет трубку, и Лера скажет, что скоро приедет. Без объяснений. Просто: «Сейчас приеду».

Про девочку Юлечку она поведает мужу дома. И они вместе подумают, как им быть. Возможно, Леонид совсем не в курсе дочкиных подвигов, если решил подарить ей бизнес. Но мы это исправим. А может, Валерия вообще все не так поняла про это дарение, и самое умное, что сегодня же должна сделать, так это спросить у Лёньки напрямик. А не психовать, с готовностью уверовав в его низость.

Трубку муж снимать не спешил.

Лера угрюмо слушала мерные безжизненные звуки и размышляла. А во сколько, интересно, на московский вокзал прибыла электричка с Тоней Турчинской на борту?

Зашибись. Выходит, нет никаких трагедий. По крайней мере, в жизни ее мужа. Или как теперь лучше Валерии его называть? Бывшего мужа? Официального мужа?

Воропаев, конечно, дома. И конечно, он не один. Хотя, возможно, что все еще один и только готовится к встрече с любимой. Не с Лерой, нет. С любимой. Но, что совершенно точно, с законной женой он разговаривать не желает. Аппарат у них навороченный, с определителем, и муж в курсе, кто рвется с ним пообщаться. Он не готов выяснять отношения, особенно перед встречей с любимой.

Ну что же, тогда Лера побеседует с автоответчиком. И Лера опять набрала номер.

Со злым задором, чтобы голос не показался несчастным, объявила, что все поняла, не дура.

– Тебе настолько неприятно со мной разговаривать? Предполагаю, что видеть меня – тем более. Расслабься, мешать не стану. И надоедать тоже. И домой не приеду, можешь быть уверен. Мне есть где жить, сколь угодно долго.

И нажала на кнопку «отбой».

– Это кто, мамашка твоя вякала? – с глумливой усмешкой спросил второй, остановившись напротив дивана.

Она мотнула головой, не вдаваясь в подробности. Пока она не знала, как лучше себя вести и что сказать. А так – вроде бы и не сказала, а вроде бы и ответила.

Первый, вернув телефонную трубку на базу, скомандовал:

– Поехали. Проверь коридор и выводи девку. Смотри, цыпа, только без фокусов, – это уже к Юле.

Второй ухватил ее за руку и выдернул с дивана, где она все это время сидела, силясь понять, что за фигня происходит.

Проходя мимо саквояжа, который валялся на полу в коридоре, второй ткнул кроссовкой кожаный бок. В нутре что-то брякнуло. Он наклонился и расстегнул молнию. Присвистнул. Поднял голову и посмотрел насмешливо на Юлю.

– Уважаю, – сказал второй и приподнял саквояж, примериваясь прихватить.

– Охренел? – процедил первый.

– Да ладно тебе, не пузырься, – ответил второй, а первый, сплюнув, вышел в лифтовый холл.

Любовь Матвеевна повернула голову на шум мотора и всмотрелась в другой конец дачной улицы, отороченной с обеих сторон зеленой подпушкой кустов акации и шиповника. По освещенной мягким закатным солнышком асфальтированной дорожке медленно и осторожно пробирался тяжелый джип семейства «Мерседес».

Было то самое время суток, когда члены дачного сообщества в сопровождении своих внуков, собак и кошек совершали ежевечерний променад, и джип, конечно же, должен быть осторожным, если не хотел отдавить хвост какой-нибудь кудлатой псине или обидеть бестолковое дитё, переехав передним правым его веселый резвый мяч.

– Соседка ваша прибыла? – спросила Валентина Федоровна с двадцать второго участка. – И как вы с ней ладите-то, Любовь Матвеевна?

Дамы коротали вечер на лавочке рядом с калиткой, ведущей на садовый участок Любови Матвеевны и находящейся через три дома от садового участка Валентины Федоровны, и Любовь Матвеевна как раз делилась с Валентиной Федоровной рецептом консервированного салата из кабачков, моркови и лука, а Валентина Федоровна ей говорила, что «ах, какой чудный салат», и она себе непременно закатает на зиму несколько баночек.

– А что в этом такого, Валентина Федоровна? – прикинулась Любовь Матвеевна.

– Да как же, что такого? Это же не женщина, а асфальтовый каток. Я, к примеру, ее побаиваюсь. Хотя, вам, может, и привычно, у вас сестра тоже с характером.

Любовь Матвеевна с лавочки встала и сказала безразличным голосом:

– Вы заходите как-нибудь, Валентина Федоровна.

И пошла неторопливо к калитке. Она не любила, когда намекали на ее мягкотелость.

Но разве она мягкотела? Просто она не заводится из-за ерунды, а многие считают это чуть ли не бесхребетностью и даже беспринципностью, что вовсе уж ни в какие ворота. У Любови Матвеевны железные принципы, но они не имеют никакого отношения ни к мелочному упрямству, ни к такому же мелочному желанию настоять на своем.

Хотя перед соседкой она, по правде говоря, тушевалась, а это было неправильно, в ее-то возрасте. Все же шестьдесят седьмой годок пошел.

И где ж вы, лихие батальоны бабулек конца семидесятых, сидящих, бывало, плотно, словно горошины в стручке, на скамейках возле подъездов панельных пятиэтажек и наводящих страх и трепет на жильцов дома от трех до сорока и старше?..

Давно минувшая идиллия.