Почти идеальные люди. Вся правда о жизни в «Скандинавском раю»

В 2009 году американский экономический обозреватель Майкл Льюис написал для журнала Vanity Fair ставшую знаменитой (в первую очередь своей нелицеприятностью) статью. В ней об Исландии было сказано все – от ее кредитного загула до грубости ее мужчин и, что весьма негалантно, невзрачности ее женщин. Льюис приходил к выводу, что Исландия – патриархальное общество агрессивных мужиков, предрасположенных к излишнему риску.

Льюис устанавливал прямую причинно-следственную связь между экономическим кризисом и введением рыболовных квот в начале 1980-х годов. Раньше исландцы рыбачили так же, как и все остальные: выходили на кораблях в море и пытали удачу. В какие-то дни они возвращались на берег с пустыми руками, в другие – с отличным уловом. Но в 1983 году после нескольких лет свирепой непогоды, особенно неудачных для рыболовного промысла, исландское правительство решило ввести систему квотирования.

Исландцы известны как особенно рисковые рыбаки, готовые выходить в море в любых погодных условиях. Предложенная система должна была с этим покончить. Правительство выдавало лицензии на вылов определенной части годовой квоты всем действующим судовладельцам. Лицензируемый на год объем добычи определялся пропорционально размерам каждого рыболовного судна.

Инициатива вызвала противоречивую реакцию. Критики считали, что правительство не имеет права ограничивать таким образом доступ к естественному ресурсу. В то же время предполагалось, что рыбаки станут меньше рисковать, если на вылов квотированного объема у них есть целый год.

Но истинный возбудитель кризиса обнаруживается несколько позднее, в 1991 году. Тогда рыбакам разрешили торговать своими квотами и использовать будущие уловы для обеспечения банковских кредитов. Как выразился один обозреватель: «Страну погубило одно-единственное решение двадцатилетней давности».

Гисли Палссон с начала 1980-х годов изучал исландское рыболовное сообщество и был первым ученым, зафиксировавшим последствия введения системы квотирования. «Я уверен, что связь существует (между крахом 2008 года и системой квотирования), – сказал он мне. – Обладатели первых квот мгновенно разбогатели. В конечном итоге все квоты оказались в руках примерно полутора десятков частных компаний с намеренно запутанными схемами владения. А затем их собственники начали перемещать прибыль из рыболовного промысла в банковский сектор».

Но почему никто не протестовал, когда эти бывшие рыбаки и будущие банкиры только начинали свои махинации? Ведь иностранные экономисты и обозреватели часто предупреждали об этом. «Это действительно трудно объяснить. Критикам затыкали рот, в том числе и здесь, в университете – это здание построено на деньги одного из миллионеров. – Палссон обвел жестом помещение, где мы находились. – Критиков клеймили как людей, неспособных радоваться успехам. Эти бизнесмены демонстративно финансировали науку, строительство общественных зданий, музеев, проведение фестивалей и все, что угодно».

«Это верно, через страну текли огромные деньги, – рассказывал мне журналист Бъярни Брюнъелфссон, издатель независимого журнала The Iceland Review

. С ним мы встретились у него в тот же день. – Все рестораны были забиты банкирами. Но настоящего богатства не было, все кутили на заемные деньги. Понимаете, эти организации (банки) стали выше нашего понимания. Не думаю, что исландские банкиры делали что-то радикально отличное от иностранных банков. Но дело в том, что они переняли все эти методы поверхностно, не вникли в них, а потом стали творить что-то совсем уж невообразимое вроде встречного кредитования. Я наблюдал за ними и поражался, как эти парни только занимают и занимают и, похоже, никогда ничего не продают, кроме продаж самим себе. Свой капитал они на карту не ставили».

То, что случилось в Исландии в начале этого века, выглядело совершенно не по-скандинавски. Показательно, что финны, шведы и датчане присоединились к британцам в судебных исках о взыскании долгов по депозитам, которые исчезли на счетах Icesave – филиала лопнувшего банка Landsbanki. Концентрация бизнеса, медиаресурсов и политической власти в руках нескольких идеологов радикального толка, стремительное накопление нереально больших долгов, лимузины «Hummer» и частные самолеты – все это больше попахивало тэтчеровской Великобританией или Штатами, а не Скандинавией.

Как-то вечером я заглянул в один из самых экстравагантных ресторанов Рейкьявика – реликт веселых времен. Тут были и бархатные обои с отливом, и пластиковые кресла от Филиппа Старка (их обычно выбирают люди, желающие продемонстрировать свою мнимую искушенность в дизайне), и блюда вроде сочетания фуа-гра и ананаса или бургера «Новинка» под соусом тандури с камамбером и пармской ветчиной. «Даже шведам не пришло бы в голову соединять бургер с соусом тандури и камамбером», – подумал я, убегая со всех ног.