Почти как в Мексике

После зала, где речь шла о Потаповых, Вероника провела экскурсантов в зал, посвященный жизни Потаповска в первые послереволюционные годы. О своем интересе к этому периоду времени Максим заранее предупредил Веронику. На первой же фотографии экскурсанты увидели дом, где сейчас жили Максим с Вероникой. На фасаде дома висел прикольный плакат с надписью:

Кто умен,

А кто дурак!

Один за книгу,

Другой в кабак.

Вероника пояснила, что часть потаповского дома была отдана под обучение грамоте местного населения, причем в качестве учителей выступали Николай и Алексей Потаповы. Максим про себя еще раз удивился, сколько же хорошего сумели сделать его предки.

Дальше Вероника подвела всех к стенду, посвященному коммунистическому лидеру, проводившему в жизнь линию партии в славном городе Потаповске и определявшему жизнь города после революции. Звали коммуниста Семен Иванов. Вероятно, в молодости он был красивым парнем, но на фотографиях, висевших в музее, его лицо было обезображено двумя шрамами. Вероника рассказала, что это следы Первой мировой и Гражданской войн. На одной из фотографий Семен пристально смотрел в камеру, как будто хотел разглядеть там своих потомков. Взгляд его темных, почти угольных глаз проник Максиму глубоко в сердце. Почему-то стало немного стыдно, что за всю свою жизнь он не сделал ничего героического, более того, даже не стремился к этому. На всякий случай он сфоткал портрет Иванова.

– Дядя Леш, скажи, ты как художник мог бы нарисовать, как выглядел бы Иванов без шрамов? Интересно, каким он был до войны? Глаза уж больно умные.

– Не, я за такое дело не возьмусь. Слышал, что у ментов программы есть, которые такие фокусы на раз делают. Поспрошай у Романа или Сереги.

30

Дома Максим задал вопрос, который волновал его с момента приезда в Потаповку.

– Вероника, как так могло произойти, что такой огромный дом остался в собственности Потаповых? Почему его не национализировали в революцию? Казалось бы, Потаповы – купцы-мироеды, их должны были раскулачить в первую очередь.

– Во-первых, у Потаповых было несколько домов в центре города, их национализировали. Во-вторых, Потаповы были очень умными, они отдали этот дом в пригороде под школу, которая сначала работала по программе ликбеза, а потом по программе обычной школы. Сами они были преподавателями и жили как бы на ведомственной жилплощади. Уже в перестройку дядя Никита как-то сумел приватизировать дом. Его здесь все знали и уважали, поэтому особого труда ему это не составило. Если хочешь, посмотри в папках за послереволюционные годы. Там есть все документы.

– Слушай, а что стало с Ивановым? Его судьба известна?

– Вроде бы он выучился на инженера и пошел работать на электромеханический завод, который раньше был Потаповским. По-моему, стал главным инженером. В папках есть старые газеты, там про Иванова много написано.

– Интересно, а у Иванова дети были?

– Чего не знаю, того не знаю. Что ты к этому Иванову так привязался? Зачем он тебе?

– Так, просто любопытно.

Максим пошел в кабинет и достал папки столетней давности. Первое, что бросилось в глаза: каллиграфический подчерк предков и непривычный стиль изложения. Читаешь и понимаешь, что текст написан не просто уважаемыми людьми, а людьми, уважающими себя. Таких в магазине не посылают.

Максим нашел постановление местного совета, разрешающего Потаповым остаться в своей квартире. Остальная часть дома была национализирована и переоборудована под школу. Действительно, права Вероника, в папках было очень много газет, и в каждой была заметка о Семене Иванове. В одной газете была напечатана его фотография с женой и маленьким сыном. Значит, ребенок у него все-таки был. В 1936 году Семен умер, о чем в газете был напечатан некролог. Максим подумал, что смерть позволила Иванову избежать сталинских лагерей. Интересная штука жизнь…

Максим еще нашел справку, выданную А.А. и Н.А. Потаповым, подтверждающую, что они добровольно передали на нужды революционной Красной Армии серебряный сервиз. Он показал справку Веронике.

– Какая-то ерунда, – заявила Вероника, – этот сервиз отдали во время Великой Отечественной войны, а не после революции. Я сама видела документы, в папке за 42-ой год, кажется.

Максим не поленился, полез в папку и, действительно, нашел там подтверждение, что сервиз был передан государству в 42-ом году. Какая-то путаница. Может быть, сервизов было два?

– Нет, сервиз был один, – это Вероника знала точно, она даже достала из буфета красивую серебряную сахарницу, которую нашли много позже того, как расстались с сервизом.

Максим с головой ушел в исторические коллизии, пытался поделиться с ними с Вероникой, она вроде слушала, но отвечала односложно. Видно было, что голова у нее болела о чем-то другом. Уже когда молодые люди легли спать, Вероника задала вопрос Максиму, на который ему совершенно не хотелось отвечать.