Читаем Почти напоследок полностью

свою водку-ласочку

пьяницы челомкали в тоске.

Вот какое дамское


блюдо амстердамское


подавали в русском кабаке!

Справедливость Прохора


шкворнями угрохала;

по башке добавили ковшом,

а его любовницу,


кралю-уголовницу,

в кандалах пустили нагишом.

Магдалина ленская,


вся такая женская,

к чалому привязана хвосту,

шла она без грошика


и шептала «Прошенька!»


конокраду,


будто бы Христу.

...До сих пор над Леною,


рядом с нятистениою


чудом уцелевшею избой

сквозь шальную дымочку


в неразним-обнимочку


шляется любовь,


а с ней разбой.

Я не сплю в Олекминске,


будто бы поблескивает

ножичками Прошкнна родня,

будто лживо-братские


руки конокрадские

бубенцы обрезали с меня.

А когда метелица


вьюгою отелится —

в знобких завываниях зимы

чудится треклятое


ржание зажатое

краденых коней из-под земли...


фанаты


Фанатиков


я с детства опасался,


как лунатиков.


Они


в защитных френчах,


в габардине

блюджинсовых фанатов породили.


Блюджинсы —


дети шляпного велюра.

Безверья мать —


слепая вера-дура.


Фанат —


на фанатизм карикатура.

И то, что было драмой,


стало фарсом —


динамовством,


спартаковством,


дикарством,


и фанатизм,


скатясь до жалкой роли,

визжит, как поросенок,


на футболе.


Ушли фанатики.


Пришли фанаты.

Что им бетховенские сонаты!

Их крик и хлопанье:


«Спартак! Спартак!»


как пулеметное:


«Так-так-так».


Орут подростки,


визжат девчонки:

«Ломай на доски!


Врезай в печенки!»


Шалят с хлопушками,


пьяны от визга,


не дети Пушкина,


а дети «диско»,


и стадионы


с их голосами

как банки вздувшиеся


с ивасями.


Что сник болельщик,


пугливо зырищип,


с родной,


запазушной,


бескозырочной?


Что вы мрачнеете,


братья Старостины?

Вам страшноватенько


от этой стадности?


Идут с футбола,


построясь в роты,

спортпатриоты —


лжепатриоты.

Идут блюджинсовые фанаты.

В руках —


невидимые гранаты.

Неужто в этом вся радость марша

толкнуть старушку:


«С пути, мамаша!»


Неужто в этом


вся тяга к действию —

ногой отшвыривать


коляску детскую?

На шарфах, шапочках


цвета различные,

а вот попахивают коричнево.

Звон медальонов


на шеях воинства.


Чьи п них портреты —


подумать боязно.


Идут фанаты,


так закаленной,


какой —


мне страшно сказать —


колонной...


Л ты,


мальчишечка пэтэушный,

такой веснушный


и простодушный,

зачем ты вляпался,


нвасек,

во все, что, видимо, не усек!

Беги, мальчишечка,


свой шарфик спрятав,


н от фанатиков,


и от фанатов.


Л я -


болельщик времен Боброва,

болею преданно,


хотя сурово.


Себя не жалую.


Вас не жалею.

Я — ваш болельщик.


За вас болею.


Бесконечное дело


Попытка,


когда она стала пожизненной, —


пытка.


Я п стольких попытках


отчаянно мир обнимал,


и снова пытался,


и черствой надеждой питался,

да так зачерствела она,


что я зубы себе обломал.


И я научился,


как будто бы воблою ржавою,

как заплесневелою коркой,


сходящей порой за любовь,


питаться надеждой,


почти уже воображаемой,

при помощи воображаемых


прежних зубов.

Я в бывших зубастых заметил такую особенность,

к которой особенности никакой —

гражданскую злость


заменила трусливо озлобленность,


и фигокарманство

и лозунг скопцов:


«А на кой?!»

Ведь лишь допусти


чью-то руку во рту похозяйничать —

зуб трусости вставят,


зуб хитрости ввинтят на самых надежных штифтах,

и будет не челюсть,


а что ни на есть показательность —


и нету зубов,


а как будто бы все на местах.

И я ужаснулся,


как самой смертельной опасности,


что стану одним из спасателей


личных задов,


что стану беззубой реликвией


бывшей зубастости,


и кланяться буду


выдергивателям зубов.

Т«гда я прошелся,


как по фортепьяпо,


по челюсти.


Зуб мудрости сперли.


Торчит лишь какая-то часть.


Но знаете —


все коренные пока еще в целости,

и руку по локоть


мне в рот не советую класть.

А кто-то за лацкан берет меня:


«Слушай, тебе еще не надоело?


Ты все огрызаешься...


Что ты играешь в юнца?

Нельзя довести до коыца


бесконечное дело —

ведь всем дуракам и мерзавцам


не будет нонца».


Нельзя заменить


на прекрасные лица все рыла,

нельзя научить палачей


возлюбить своих жертв,

нельзя переделать все страшное то,


что к несчастию было,


но можно еще переделать


грядущего страшный еюжст.


И надо пытаться


связать всех людей своей кровью, как ншгкой,

чтвб стал человек человеку


действительно брат,


и если окажется жизнь


лишь великой попыткой,


го все-таки это —


великий уже результат.


Нельзя озлобляться

но если хотят растерзать ее тело,


то клацнуть зубами


имеет моральное право овца.

Нельзя довести до конца


бесконечное дело,


но все-таки надо


его довести до конца.


проходные дети


Облака над городом Тольятти,

может, из Италии плывут.

Был бы я севрюгою в томате,

вряд ли оказался бы я тут.


Колбаса застенчиво таится,

и сияет всюду из витрин

огуречный сок из Кутаиси —

говорят, лекарство от морщин.


Кран берет легко машины в лапы,

и к малоизвестным господам

едут на илатформах^наши «Лады»

в города Париж и Амстердам.


Чинно происходит пересменка.

Два потока встречных у ворот.

Клавдия Ивановна Шульжен-ко

«Вальс о вальсе» в рупоре поет.


Мама второсменная шагает

с трехгодовым сыном среди луж,

и толпу глазами прожигает —

где он, первосменный ее муж?


II под этот самый «Вальс о вальсе»

говорит в гудящей проходной:

«Получай подарок мокрый, Вася,

да шмаляй домой, а не к пивной».


Кто-то застревает в турникете —

видно, растолстел от запчастей.

Называют «проходные дети»

в проходной вручаемых детей.


С видом неприкаянно побочным

там стоят укором и виной

в «Диснейленде» нашем шлакоблочном

Перейти на страницу:

Похожие книги

Химера: Проза. Лирика. Песни (Авторский сборник)
Химера: Проза. Лирика. Песни (Авторский сборник)

Представляемая читателю книга стихотворений и прозы Валерия Беденко не разу не выходила в печать, так как эта творческая личность не является членом союза писателей и творила только для себя. Чтобы творческий труд всей жизни не пропал даром, все созданное им было собрано в один авторский сборник под названием «Химера». Богатый жизненный опыт автора, надеемся, заинтересует читателя, так как в этом сборнике присутствуют как мудро подмеченные изречения, так и миниатюрные зарисовки в виде прозы и стихов. Причем как стихов с острым, хулиганским юмором, так и с глубочайшей тоской и переживанием о судьбе России и его народа. Присутствуют здесь и песни, сочиненные автором, которые в свое время игрались на гитаре в узком кругу своих друзей, в бывшем нашем СССР.

Валерий Андреевич Беденко

Лирика / Песенная поэзия / Эссе, очерк, этюд, набросок