Почти полный список наихудших кошмаров

Последняя дверь вела в комнату Эстер. Толкнув ее, девушка вошла внутрь и включила белую лампу с хрустальными подвесками. Флийонсе то забегала внутрь, то выбегала наружу. Эта комната принадлежала маленькой девочке. Она была поразительно девчачьей. Феи на пододеяльнике, кукольный домик, который смастерил дедушка, и корзина с игрушками, среди которых в основном были куклы Барби и пупсы – уже тогда они казались ей чересчур детскими, когда мама вынудила оставить их. На кровати лежали меховые подушки, а на стенах висело несколько плакатов Тейлор Свифт времен песни ”Love Story”. Повсюду валялись вещи, невероятно крошечные и розовые – поразительно, что она вообще когда-то носила их.

Однако при виде фотографии на прикроватной тумбочке и самодельной открытки под ней у Эстер перехватило дыхание. Она стерла с рамки толстый слой пыли. На снимке она находилась ровно посередине – бледная, в веснушках, с огненным вихрем рыжих волос. Слева от нее стояла восьмилетняя Хефциба, такая же блеклая и призрачная, как и сейчас. А справа – дерзко ухмылявшийся Юджин. Все трое обнимали друг друга за плечи.

Открытку Эстер тоже хорошо помнила: на ней были изображены две кривоватые половинки какого-то фрукта – яблока, винограда или даже авокадо. «Мы с тобой – идеальная груша», – гласила надпись внизу.

Наверное, Розмари была права. Наверху и впрямь могли обитать призраки.

39

Как оправиться после подлого предательства твоего лучшего друга/возлюбленного за четыре простых шага

Шаг первый. Помирись со своей немой лучшей подругой.

Когда в понедельник утром перед школой Эстер постучалась в дверь, ей открыла Малка Хадид. Однажды ее муж, Дэниел, рассказал, что имя его жены на иврите означает «царица» – это имя всегда казалось Эстер подходящим. Малка обладала красотой, которая делала ее эфемерной, похожей на эльфийскую королеву из сказок. Глаза невообразимого оттенка янтаря и ниспадающие до груди рыжевато-коричневые волосы. Она была копией Хефцибы, только полнее и ярче, как если бы в изображении дочери увеличили теплоту и насыщенность цветов.

Малка, скрестив руки, выжидающе воззрилась на Эстер.

– Случайно не знаешь, почему моя дочь вот уже четыре недели ни с кем не разговаривает? – спросила она с израильским акцентом, который больше походил на смесь израильского, арабского и французского, поскольку Малка свободно владела четырьмя языками и говорила еще на трех.

– Скорее всего, я имею к этому отношение, – призналась Эстер.

Малка вздохнула:

– Проходи. Она в своей комнате.

Если спальня Эстер напоминала загроможденный музей, то комната Хефцибы походила на лабораторию безумного ученого. Ее дядя был знаменитым в Тель-Авиве физиком. Узнав о любви Хеф к науке, он начал каждый месяц присылать ей посылки с бунзеновскими горелками, телескопами, микроскопами, окаменелостями, подписками на рецензируемые журналы и большим, немного жутковатым бюстом Альберта Эйнштейна. С потолка свисали планеты, а одну стену целиком занимали статьи и иллюстрации любимого Хеф ядерного реактора IV поколения – уничтожающего отходы ЖСР (жидкосолевого реактора) от компании «Трансатомик», о котором Эстер знала намного больше, чем ей требовалось.

Хефциба сидела по-турецки на кровати, сложив руки на груди и поджав губы. С самого детства они еще никогда не расставались на столь долгий срок, и от одного вида подруги Эстер хотелось проклинать себя за то, что вела себя как сволочь.

Если бы человек мог быть домом, то фундамент Эстер возвела бы на Юджине и Хеф.

– Хефциба, – начала Эстер, но Хеф взмахом руки призвала ее к молчанию.

«Зайди за угол», – жестами попросила она.

– Пожалуйста, дай мне… – предприняла новую попытку Эстер, но Хеф снова ее прервала.

«Зайди. За. Угол», – показала она, делая акцент на каждом слове.

– Вообще-то я пытаюсь извиниться.

Хефциба со стоном плюхнулась спиной на кровать и, не глядя на Эстер, показала пальцами:

«Заткнись, стерва. Я пытаюсь с тобой поговорить. Зайди уже за этот чертов угол!»

Вот так Эстер узнала, что у них все будет хорошо. Слово «стерва» стало первым, которое они выучили на языке жестов и в средней школе употребляли его настолько часто, что в скором времени оно превратилось практически в ласковое прозвище.

«Стерва», – с ухмылкой ответила ей жестами Эстер.

Хеф подняла голову, ее серьезное выражение лица дрогнуло.

«Стерва».

«Стерва».

Слабая улыбка.

«Стерва».

– Я очень сожалею о своих словах. Я как никто другой знаю, что невозможно просто взять и по одному желанию отключить страх. Я вела себя, погоди, – Эстер снова переключилась на язык жестов, – как «стерва».

Хеф кивнула. Облизала губы. Взмахом головы велела Эстер выйти за дверь в коридор.

Эстер послушалась. Скрипнули матрасные пружины, когда Хеф встала с кровати и зашагала по половицам к двери. В течение нескольких минут из-за стены доносилось лишь дыхание Хефцибы, пока в коридоре не показалась ее рука. Эстер взяла ее ладонь. Сжала.