Вчера до часу ночи сидели у нас Фадеев и Вишневские… Было смешно и трогательно, как Фадеев читал вслух мою вторую главу из «Пулковского», а потом четвертую. Он восклицал с восторгом: «Орлица! Прелесть! Дай свою рученьку поцеловать». А потом уже в полном восхищении закричал: «Собака!»
Сегодня он звонил мне: утром прочел поэму «свежими» глазами. Все снова и снова, без конца повторял он: «Вера, это прекрасно! Это прекрасно». И еще: «Это на века!» (Вон куда метнул!) Во всяком случае, мне это бесконечно приятно. Скажу и я: «Это прекрасно!»
А все же хорошо было бы мне полететь с Фадеевым в Москву!..
Вышла погулять. Решила пройти своей любимой дорогой, вдоль Ботанического сада. Ладожские грузовики оттуда ушли, и проход теперь свободен.
Но не успела я дойти до главного входа в Ботанический, как начался обстрел, такой близкий и такой частый, как тогда, у Ситного рынка.
Кроме меня, на улице была только одна женщина с ребенком. Она легла на тротуар, закрыв девочку своим телом. Я побежала обратно через Карповский мостик, домой. Я чувствовала, что бегу навстречу выстрелам, но не смогла остановиться. Влетела во двор – и сразу в нашу аптеку, как самое близкое здание.
А там оказался И. Д., который пришел за кодеином. Как только я его увидела, так сразу весь страх и прошел. Вместе мы и вернулись.
Снарядов было штук десять, не больше. Видимо, подвезли орудие на буере.
Два самых популярных вопроса, которые задают докладчику-международнику: «Кто убил Дарлана?» и «Когда будет второй фронт?»
У Луговского песня «Рыжая Бэс, бесстыжая Бэс». А у нас: «Восьмая ГЭС, знаменитая ГЭС». Восьмая ГЭС – поселок, где идут бои.
Рассказ Фадеева о реактивном снаряде, который бойцы прозвали «Иван Долбай», – под пару «Катюше», очевидно.
6-я немецкая армия под Сталинградом перестала существовать. В боевом донесении сказано, как в старинных петровских реляциях:
Взяты в плен: генерал-фельдмаршал – 1 (Паулюс).
Генерал-полковников – 2.
Остальные – генерал-лейтенанты и генерал-майоры. Всего взято в плен 24 генерала. Общее число пленных 91 000.
Боевые действия в Сталинграде и в районе Сталинграда прекращены.
Из одного письма: «Ленинградцы прокладывали путь к защите городов, а сталинградцы закончили путь защиты городов и открыли новый путь – разгрома гитлеровской Германии.
Спасибо вам, ленинградцы, за великую услугу всему человечеству и в первую очередь – нашему советскому народу».
Невралгия мучает. Я уже до болезни «сбилась с руки», как иногда «сбиваются с ноги».
Не знаю, как будет с поездкой в Москву.
Ясное морозное утро.
На раннем рассвете начался обстрел нашего района и длился около четырех часов. Разрывы были разные: то с воздуха – двойные, возможно реактивные, то низкие, с сотрясением почвы. Удивительно гулко рвутся снаряды ранним утром в спящем городе, точно в пустом каменном амфитеатре, где эхо тоже расположено рядами.
Евфросинья Ивановна говорит, что к нам привезли раненых «в одежде, и кровь течет». Значит, ранены на улице. Один снаряд разорвался у мечети.
Это немцы нам мстят за все. За Сталинград в первую очередь. И за вчерашние Курск и Карачев.
Вчера перед сном читала Вячеслава Иванова о Ницше и Дионисе, о мистическом парении духа. И любопытно было, как сегодня на заре все эти ницшеанские прозрения обернулись фашистскими снарядами…
Вчера был Фадеев. Много говорили.
Окончательно расклеилась, «вышла из графика», утратила «ритм», что для меня является подлинной катастрофой. Рывками я ничего не могу добиться: только неторопливым, но непрерывным усилием.
Замучили невралгия и отсутствие телефона: остановились все мои дела. Поездка в Москву повисла в воздухе. Что касается книги прозы, во всяком случае надо писать иначе, чем думала раньше.
Самое тяжелое – это то, что в такие минуты начинает ослабевать воля: волевой мускул слабеет. Знаешь, что надо сделать, и нет сил. Лук не стреляет: тетива ослабла.
Что надо делать сегодня:
1. При всей слабости ни в коем случае не лежать. Сойти вниз, засесть за телефон, наладить все дела.
2. Кончить «Окно ТАСС» (его я начала уже на рассвете).
3. Поменьше жаловаться. На это уходит очень много сил.
О литературной «фиксации». Одни только чувства в стихах или прозе быстро улетучиваются. Их необходимо «закрепить» конкретными деталями. Это лучшие «закрепители».
Вчера целый день был у меня Тарасенков с Ладоги. Наговорились досыта, а я так даже до изнеможения. Тарасенков мил, но как подумаешь, что это был мой критик, от которого зависела судьба «Путевого дневника»!.. А его стихи слабые. И мне его по-настоящему жаль. Что с ним будет, когда он наскочет на собственного Тарасенкова!..
Болезнь моя, быть может, хороша тем, что послужит водоразделом между стихами и прозой. Все время думаю о прозаической книге. Поездка в Москву – неопределенна. (Снова тревога. Даже не знаю уже – которая по счету.)